Возвращение Будды

– Но ведь это же целая экспедиция… И Будда, при чем тут Будда? А где ваши товарищи?

– Они вступили в армию.

– Еще лучше! Вы один?

Они идут в кабинет председателя. Секретарь с насмешкой тычет в мандат:

– Будда приехал! Лошадей просит!

Председатель свирепо пучит глаза. Он неимоверно добр, и ему поэтому все время приходится кричать.

– Пошлите его к коровьей матери!… У нас здесь агитаторов возить приходится на верблюдах, а ему – лошадей. Вы его ко мне, ко мне… я разделаю!

Секретарь опять превращается в суконный сверток.

– Если хотите, я ваш вопрос выдвину на заседании пленума Совета… оставьте мандаты и зайдите в середине недели. Вы карточку в столовую имеете? Как командированный обратитесь в губпродком к товарищу Никитину.

Профессор берет обратно мандаты.

– Тогда разрешите мне на вольных?

– Пожалуйста, товарищ, – только предупреждаю…

Секретарь пишет пропуск: «Профессору Сафонову ак сопроводителю статуи Будды до пределов Семипалатинской губернии».

Татарин Хизрет-Нагим-бей ждет его у входа.

– Получил?

Профессору нужно в губпродкоме получить карточку. Затем его Хизрет-Нагим-бей будет кормить и возьмет совсем дешево. Через месяц будет курмыш. Магометанин ли он? Солай, – какой же татарин бывает христианином, а про монголов он не слышал – они вместе с киргизами укочевали в степь. Идет ли с ним человек в шинели? Идет? Очень хорошо. Солай.

Профессор послушно шагает за татарином. Сутулая спина вся в полосах – маслянистых и глубоких, точно татарину в спину вшиты куски грязного сала. Призрачен песчаный город: его таким и представлял профессор Сафонов. Желтые пески несутся сонными струями, они необычайно горячи, и профессору приятно думать, что всего неделю назад он видел сосны в снегу и белки гор. Всю неделю неслась теплушка через сугробы. В песочных струях сонны люди, и так же, как во сне, сразу забывает профессор виденные лица. Татарин часто оборачивается, он чем-то много доволен, и каждый раз профессор видит новое лицо. Так и должно быть: у порога иной культуры, опьяненные сном, бродят иные, чужие этой культуре люди. Они сонны, неподвижны и трудно, как камень воду, усваивают мысли. Они сонны, неподвижно устремлены вперед, в пустыню. Только имея бодрость и ясный ум, ощущая напрягающиеся мускулы – от напряжения их профессор испытывает удовольствие, – можно творить. Его творчество близко пустыне, – и потому он такой ясный и простой. Он весело смотрит в лицо татарину, и тот кивает головой: «Хорошо».

Внезапно профессору хочется быть откровенным или сказать татарину приятное и веселое. Он с удовольствием ступает на кошмы, настланные в избе татарина, и, хоть тот не проводит его в чистую половину (боится заразы), ему это приятно. Он щупает бревенчатую стену и говорит: «Крепкая изба», и с участием слушает рассказ татарина о конфискации кирпичного дома.

Здесь на кошмах Хизрет-Нагим-бей как будто меньше ломает язык, он больше понятен, или так и должно быть. Все же кошмы слишком пушисты и мягки, и стены необычайно крепки. Приносит травяной чай женщина, она слегка подкрашена и походит на Цин, профессор ей приветливо кланяется. Низкие, четверть аршина, столики, изогнутые (словно ветром) чайники, двери, завешенные чистой циновкой. Золотисто-голубой свет (он пахнет молоком), и кошка, подымающая лапой циновку, уходит куда-то сквозь стену…

Профессор достает кусок золотой проволоки – тот, что продавал крестьянам. Он чувствует, что здесь другой мир и проволока его будет понятна. Точно: татарин только слегка дотрагивается до проволоки, вешает ее на мизинце ногтя. Профессор с любовью смотрит на длинный, как щепа, острый ноготь.

– Много еще? – спрашивает Нагим-бей.

Профессор, подавая проволоку, думал купить пищи, но он быстро говорит:

– Много.

Здесь татарин встает, выпрямляется. Под грязным его бешметом оказываются чистые плисовые шаровары и шелковая желтая рубаха. Нагим-бей проводит профессора в светлую половину. Собираются еще татары. Нагим-бей суетливо скрывается: профессор понимает – он узнает у русского, действительно ли проволока из золота. «Все великолепно», – думает профессор и пьет много чаю. Он в пустыне, здесь много пьют чаю.

Татары обступают его: русский ювелир сказал – проволока китайского золота, это же самое дорогое и древнее золото. Татары вокруг Виталия Витальевича, они с уважением смотрят на его неумело заплатанную шинель, волосы цвета линялой жабы и золотой вставной зуб. По вставному зубу они решают: «Не вор»; и Хизрет-Нагим-бей спрашивает:

– Сколько просишь?

Профессору нужно – крепкую арбу, четырех верблюдов, двух погонщиков и сколько требуется пищи. Он везет мимо озера Чулак-Перек на Сергиополь и оттуда по станицам по тракту до Чугучака статую Будды. У него имеются мандаты и пропуск. Профессор объясняет, что такое статуя Будды.

– Бурхан… бурхан… – кивают бритые головы. Они желают сами видеть бурхана. Профессор Сафонов ведет их на товарный двор.

Уткнувшись головой в бок Будде, спит Савоська. Подле него окурки: их несет и не может отнести ветер – так долго тянул и думал над ними Савоська.