Возвращение Будды

Мне самому было странно, что я жил в квартире, где произошло убийство, чаще всего совершенно не думал об этом и склонен был это забывать. Через некоторое время мне стало казаться, что она ничем не отличалась от любой другой квартиры и то, что в ней преобладало, - это ее своеобразная, строговатая уютность, которой не мог смутить ни призрак убитого, ни призрак убийцы. Она как-то располагала сама по себе к размеренному порядку, к созерцательной медленности существования. И в течение некоторого времени я жил там так, точно меня подменили, точно мне было пятьдесят лет и моему переселению сюда предшествовала долгая жизнь, от которой я успел устать. В сущности, это впечатление в известной степени совпадало с действительностью, так как моя душевная усталость была несомненной. Я не мог, например, читать книг, которые требовали сколько-нибудь напряженного внимания, и каждый раз, когда моя мысль доходила до какого-нибудь момента, требующего некоторой сосредоточенности, мне вдруг, среди бела дня, начиналось хотеть спать и я дремал, сидя в кресле. Этому состоянию душевного оцепенения способствовало и то обстоятельство, что матерьяльные условия моей жизни резко изменились и мне не нужно было заботиться ни о чем: в нескольких европейских банках лежали деньги, которые мне принадлежали, в Париже у меня был текущий счет и осуществилось то, о чем я столько раз мечтал, когда мне было нечем заплатить за обед в ресторане или за папиросы. Я думал тогда о том, как я буду путешествовать, мне снились по ночам каюты трансатлантических пароходов, дичь, омары, купе спальных вагонов, Италия, Калифорния, далекие острова, лунное сияние над океаном, долгий бег ночной волны и смутная прелесть какой-то неизвестной мелодии, звучавшей в моих ушах. И вот теперь, когда для осуществления любого из этих проектов, который еще недавно показался бы мне несбыточным и фантастическим, мне нужно было только позвонить по телефону, навести справки и заказать билет, у меня не было ни малейшего желания это сделать.

И когда я изредка думал обо всем этом, я не мог отделаться от той мысли, что опять, как это так часто бывало со мной, я живу случайно и произвольно в чьем-то чужом существовании, реальность которого казалась мне неубедительной, как были неубедительны чеки, которые я подписывал, деньги, которые мне принадлежали, и этот груз дорогих и массивных вещей, которые окружали меня в квартире на улице Молитор.

Я поздно ложился и поздно вставал, принимал теплую ванну, которая еще больше расслабляла меня, медленно пил кофе, долго одевался, читал газету, на которую у меня не хватало терпения, и вспоминал, что давно не был в университете и что цикл лекций, из которых я не слышал ни одной, подходит к концу. Но и университет мне казался совершенно ненужным. Затем я садился за стол, покрытый накрахмаленной скатертью, и съедал завтрак, поданный той же женщиной, Мари, которая служила у Павла Александровича и которая все порывалась мне в сотый раз рассказать, как она отворила ключом дверь, вошла и вдруг увидела кровь на ковре и подумала, что произошло какое-то несчастье.

- И я сразу же подумала, мне не нужно было много времени, чтобы это понять: Боже мой, случилась какая-то катастрофа с этим бедным Mr. Tcherliakoff.

Она упорно коверкала трудную славянскую фамилию, но всегда одинаково, так, что получалось "Mr. Черляков".

После завтрака я уходил в кабинет, куда она приносила мне кофе, брал с полки первую попавшуюся книгу и начинал читать, но вскоре закрывал ее и сидел в кресле, не думая ни о чем. И только очень редко, раз в две или три недели, всегда неожиданно, вечером или днем, я вдруг слышал чей-то отвлеченный голос:

But come you back when all flow'rs are dying,

If I am dead - as dead I well may be

You'll come and find the place, where I am lying...

и тогда я поспешно раскрывал книгу и с жадным вниманием читал каждое слово и каждую строчку вслух.