Чешский полицейский, который перед этим заглядывал в какие-то бумаги, кивнул головой.
— Посторонних нет?
— Ночь на дворе, — опять напомнила пани Тереза.
— Для некоторых это не повод, чтобы сидеть дома, — не то с грустью, не то с издевкой усмехнулся офицер.
Он заглянул на кухню, затем заметил стоящую в дверях спальни восьмилетнюю дочку пани Терезы.
Он подошел к девочке, присел на корточки и спросил:
— Как тебя зовут?
— Алена, — ответила та, протирая кулаками глазенки.
У пани Терезы перехватило дыхание: она, конечно, шепнула девочке, что надо говорить, но ведь дети непредсказуемы даже днем, а ночью, спросонья, они могут ляпнуть все что угодно.
Но офицер потерял всякий интерес к ребенку и вошел в спальню.
— Где спит девочка? — задал он совершенно ненужный вопрос, так как на детской кроватке Алены взрослый человек не мог бы уместиться при всем своем желании.
— Вот здесь, — указала пани Тереза на кроватку.
Офицер еще раз обшарил глазами спальню и снова вышел в прихожую.
— А здесь что? — спросил он, указывая носком сапога на дверь в комнату.
— Столовая, — спокойно ответила пани Тереза, — тахта, стол, стулья… буфет.
Офицер вошел в комнату и обшарил ее взглядом. Его взгляд упал на дверцы антресолей.
— А там что?
Сердце у пани Терезы ушло в пятки.
— Антресоли, — ответила она, стараясь держаться, как можно спокойней. — Всякий хлам навален. Лыжи. Прочая ерунда.
Офицер кивнул головой.
— До свиданья, — резко попрощался он и направился к выходу, его эскорт последовал за ним.
Обессиленная пани Тереза рухнула на табуретку в кухне и просидела там минут пять. Потом пошла открывать антресоли.
Опалка вылез оттуда весь мокрый. Не обращая внимания на то, что он в нижнем белье, он достал сигарету, прошел на кухню и сказал:
— Надеюсь, они не вернутся. Я здесь покурю.
Обычно, боясь неожиданных посетителей, он в этой квартире не курил, но тут решил нарушить правило.
Пани Тереза достала из буфета бутылку сливянки, налила себе рюмку, залпом выпила ее и только после этого предложила рюмку Опалке, но тот отказался.
— Несколько раз я уже думала «Ну, все», — призналась пани Тереза.
— Я тоже лежал готовый ко всему, — кивнув, проговорил Опалка, — самое противное было то, что я понимал, что даже если я их всех и уложу, нам все равно отсюда будет не выбраться.
Прага, Либень, 28 мая 1942 года 7 часов 30 минут
Пан Новак более двадцати лет проработал на железной дороге и всегда говорил, что железная дорога приучает к дисциплине и пунктуальности.
Наверно, поэтому на работу он всегда выходил заблаговременно. Так было и в это утро.
Однако не прошло и десяти минут, как он вернулся домой.
Он, не стучась, заглянул в комнату, где спал Кубиш, и через приоткрытую дверь кинул ему свежий номер утренней газеты.
Яну даже не надо было ничего объяснять: как только он развернул ее, ему в глаза сразу же бросилось то, что так взволновало пана Новака: