Возвращение бумеранга

— Извините, пан президент, — нахмурился Моравец, — но в этот раз, так же как и во все прошлые, группы были выброшены очень далеко от запланированных районов. И это одна из причин, почему парашютисты так долго не могут выйти на связь. Мы планируем их заброску так, чтобы они в тот же день могли оказаться в безопасности на конспиративных квартирах. Могли бы там отдохнуть и обогреться.

— Я еще раз поговорю с англичанами о подготовке для этой цели чешских экипажей, — закивал Бенеш.

— И еще, — полковник порылся в своей папке и достал оттуда какой-то листок, — В последней радиограмме говорится: «По нашим сведениям, в гестапо Праги явился человек, утверждающий, что он английский парашютист. Пришедший сдал крупную сумму денег, оружие и яд. Он указал также место, где была спрятана рация. Рацию гестапо нашло в указанном месте. Если этот человек действительно английский парашютист, то, возможно, провал некоторых явочных квартир связан с его предательством. Действительно ли он является парашютистом и его личность пока установить не удалось».

— Очень печально, — нахмурился Бенеш, — Нам надо пересмотреть принципы отбора в группы парашютистов. Тот случай с рядовым Каминским, а теперь это.

— Мы подумаем над этим, — согласился Моравец. — И все же, в Чехословакии наши люди обеспокоены. Этот предатель вполне может взять на себя роль провокатора и выявить всю сеть. Сообщение очень тревожное. Сейчас мы пытаемся выяснить, кто это такой. Запрошены характеристики на всех, кто был заброшен 28 марта.

— Боюсь, эти характеристики вам не помогут, — заметил Бенеш. — Вам же давали такие же характеристики, когда вы отбирали людей на курсы. Что могло измениться за это время? Ничего.

— Может быть, вы и правы, но мы все же должны попытаться вычислить предателя, — настаивал на своем Моравек, — А теперь я бы хотел вам зачитать еще один отрывок из последней радиограммы.

Он снова порылся в папке и начал читать:

— Пражские биржевые круги получили из своего источника сообщение о том, что некоторые представители британского правительства по собственному почину обсуждали недавно с немцами в Лиссабоне вопрос о сепаратном мире. Происшедшие затем перемены в составе британского правительства вызваны якобы разоблачением именно этого факта.

— Полная ерунда! — взорвался Бенеш. — Полагаю, что в предстоящем наступлении немцы напрягут последние силы и добьются каких-то успехов, будьте к этому готовы, но это не должно нас ни поколебать, ни деморализовать. Если им удастся продвинуться, допустим, до Кавказа, это серьезно осложнит положение и, прежде всего, будет означать затягивание войны. В таком случае со стороны Германии можно было бы ожидать предложения компромиссного мира. Возникла бы кризисная ситуация, которая могла бы способствовать осложнению отношений между союзниками. Полагаю, что в такой ситуации у каждой стороны появилось бы желание воевать до победного конца. Если столь опасная ситуация возникнет, то сегодняшняя обстановка в Протекторате и в Словакии, то есть имеющее место сотрудничество с немцами, Гаха в качестве президента, правительство Протектората Э. Моравца, а также Тисо и Тука — в Словакии — все это может поставить нас в весьма затруднительное, если не критическое положение. Мы не можем закрывать на это глаза.

Он перевел дух и продолжил:

— В такой ситуации может оказаться желательной или даже необходимой какая-то насильственная акция, бунты, диверсии, саботаж, манифестации. С международной точки зрения такие действия являлись бы для судьбы нации спасительными, даже если бы и стоили больших жертв. Я повторяю: в настоящей обстановке наличие этих двух так называемых правительств (то есть чешского коллаборационистского правительства во главе с Гахой и квислинговского правительства марионеточного Словацкого государства во главе с Тисо) наносит огромный ущерб и народу и государству. Я констатирую это без каких-либо оговорок, принимая во внимание и Мюнхен, и то, почему он стал возможен. Даже если соглашательство является более или менее вынужденным, для него существуют определенные моральные пределы. Попытки оправдать его тем, что все это делалось во имя народа, будут оценены после войны историей, и, вероятно, эти доводы могут быть приняты только в определенной степени, а может быть, и вообще не будут приняты во внимание. Вплоть до появления Гейдриха мы не трогали Гаху, иногда даже вступались за него. Но с этого момента наступил перелом. То, что случилось после ухода Элиаша, оправдать нельзя. Примерно так им и передайте.

— Хорошо, — кивнул Моравец, — пока у меня все.

Пардубице, 20 апреля 1942 года

Бартош развернул листок с расшифрованной радиограммой, прочитал и тихо выругался.

— Что они там опять? — нахмурившись, поинтересовался Опалка.