Возвращение Чорба. Стихи

на всякий блеск, на всякое движенье,
предоставляя выспренным глупцам
бранить наш век, пенять на сновиденье,
единый раз дарованное нам.

1926

СИРЕНЬ

Ночь в саду, послушная волненью,
нарастающему в тишине,
потянулась, дрогнула сиренью,
серой и пушистой при луне.

Смешанная с жимолостью темной,
всколыхнулась молодость моя.
И скользнула, при луне огромной,
белизной решетчатой скамья.

И опять на листья без дыханья
пали грозди смутной чередой.
Безымянное воспоминанье,
не засни, откройся мне, постой.

Но едва пришедшая в движенье
ночь моя, туманна и светла,
как в стеклянной двери отраженье,
повернулась плавно и ушла.

1928

ПАЛОМНИК

Ю. И. Айхенвальду

Хозяин звезд, и ветра зычного,
     и вьющихся дорог,
бог-виноградарь, бог коричневый,
     смеющийся мой бог,
позволь зарю в стакан мой выдавить,
     чтобы небесный хмель
понес, умчал меня за тридевять
     синеющих земель.
Я возвращусь в усадьбу отчую
     средь клеверных полей;
дом обойду, зерном попотчую
     знакомых голубей.
Дни медленные, деревенские…
     Ложится жаркий свет
на скатерть и под стулья венские
     решеткой на паркет.
Там в доме с радужной верандою,
     с березой у дверей,
в халате старом проваландаю
     остаток жизни сей.
Но часто, ночью, гул бессонницы
     нахлынет на постель,
тряхнет, замрет и снова тронется,
     как поезд сквозь метель.
И я тогда услышу: вспомни-ка
     рыдающий вагон
и счастье странного паломника,
     чья Мекка там, где он.
Он рад бывал, скитаясь по миру,
     озерам под луной,
вокзалам громовым и номеру
     в гостинице ночной.
О, как потянет вдруг на яркую
     чужбину, в дальний путь,
как тяжело к окну прошаркаю,
     как захочу вернуть
все то дрожащее, весеннее,
     что плакало во мне,
и — всякой яви совершеннее —
     сон о родной стране.

1927

СНОВИДЕНЬЕ

Будильнику на утро задаю
     урок, и в сумрак отпускаю,
как шар воздушный, комнату мою,
     и облегченно в сон вступаю.

Меня берет — уже во сне самом —
     как бы вторичная дремота.
Туманный стол. Сидящих за столом
     не вижу. Все мы ждем кого-то.

Фонарь карманный кто-то из гостей
     на дверь, как пистолет, наводит.
И, ростом выше и лицом светлей,
     убитый друг со смехом входит.

Я говорю без удивленья с ним,
     живым, и знаю, нет обмана.
Со лба его сошла, как легкий грим,
     смертельная когда-то рана.

Мы говорим. Мне весело. Но вдруг —
     заминка, странное стесненье.
Меня отводит в сторону мой друг
     и что-то шепчет в объясненье.

Но я не слышу. Длительный звонок
     на представленье созывает:
будильник повторяет свой урок,
     и день мне веки прорывает.

Лишь миг один неправильный на вид
     мир падает, как кошка, сразу
на все четыре лапы, и стоит,
     знакомый разуму и глазу.