Возвращение чувств. Машина

Посетит ли её кто-нибудь ещё за эти три дня – неизвестно. Да и крайне маловероятно. Разве что священник накануне казни. Но это уже поздновато… Да и имеет ли реальную возможность священник как-то вывести её отсюда? Тоже маловероятно.

Здесь, в этом подземном каменном мешке всем распоряжаются военные – какой-то гарнизон. Тюрьмы, или замка. Что ж. Всё просто и ясно.

Так как стены долбить, и замки вскрывать (во-всяком случае, изнутри) она не умеет, да и некогда, единственным реальным шансом является Гийомов сердитый начальник.

Однако вести себя с ним в том ключе, что сейчас, или применять такую же тактику, как к молодому парню, было бы довольно глупо. Стимулы не те. Значит, нужно найти те. Тайные стремления, нереализованные амбиции, и прочие потаённые грешки есть у всех.

Думай, Ирина, думай. И быстро!

Времени, отпущенного ей на сохранение второго шанса, осталось чуть-чуть.

И если она хочет сохранить это новое, здоровое и прекрасное тело в одной упряжке со своим сознанием, она должна доказать, что ей не напрасно предоставили такую уникальную возможность. Самое время напрячь интеллект и интуицию. Выход есть. Для человека, уверенного в себе, он есть всегда!

Ведь вокруг всего лишь – люди и обстоятельства. А это – не землетрясение, или … болезнь. Тут можно и нужно справиться.

Ну и главное – она должна доказать: тот, кто дал ей этот шанс – не ошибся!

3

Опустившись на прелую солому лежака, и приняв позу лотоса, она закрыла глаза. Так, теперь дыхательная гимнастика… С телом порядок. А теперь – расслабиться. Хорошо.

Теперь сконцентрироваться. Я всё могу. Я здорова и сильна. Я умна и много знаю. Я знаю то, чего не знают здесь. И я знаю людей. Я знаю слабости людей, я понимаю их. Я понимаю, что нужно людям. Я спокойна. Я уверена в себе. Я придумаю. Да.

Я придумаю.

Ещё до ужина она придумала. Придумала способ и выбрала средства. Проработала детали. Предусмотрела случайности и альтернативные действия…

И придала себе соответствующий вид.

Ужин, как и обещал, угрюмо надутый коротышка принёс сам. Случилось это часов через шесть. Состоял этот ужин-обед из очередного кувшина с водой и миски с полужидким месивом непонятного цвета.

Всё это было с нарочито равнодушным видом поставлено в угол, причём без единого взгляда в её сторону. Похоже, он-таки сильно её боится, наверное, скорее, инстинктивно.

Но тогда бы ему заткнуть уши, а не отводить глаза.

Он так же молча собирался и уйти, когда его догнал её холодный, без каких-либо эмоций голос:

– Мне нужно распятие.

Он так и застыл. Интересно, что его больше поразило? Сама просьба, или нарочито нейтральный, равнодушный тон?

– Заключённым не положены посторонние предметы. – выдавил он из себя наконец, всё ещё избегая смотреть на неё.

– Значит, вы готовы взять на себя ещё и этот грех?

– Какой ещё грех?! – возмущённый, он всё же наконец уставился на неё округлившимися глазами. Тут-то он и получил возможность оценить её консервативную причёску и фанатично горящие глаза.

– Как – какой? Ведь если можно ещё спасти мою Душу (она старательно выделила это слово), а кто-то помешает этому, разве не он будет виновен в том, что она не отправится в Царствие Небесное, как и положено у всех христиан? – голос всё ещё был подчёркнуто спокойным, но внутреннего динамизма она добавила.

Помолчав, чтобы до него лучше дошёл смысл сказанного, она продолжила:

– Разве не грех отнять у Господа то, что могло бы принадлежать Ему, а вынуждено будет провалиться в геенну огненную?

– Э-э… Подождите! Я не понимаю… (а, так он ещё и тугодум! Или он настолько несведущ в вопросах веры? Нет, это вряд ли. Но форсировать или давить всё равно нельзя.), – Какая Душа? У кого её отняли? У вас, что ли? – теперь он презрительно хмыкнул, – Это вообще не в моей компетенции! И не будем больше об этом. Вот придёт послезавтра священник, к нему и обращайтесь со своей «душой»! – он тоже выделил это слово, но уж не без издёвки, – А я – простой солдат, и здесь не помощник!

Медленно выдохнув, она предельно спокойно попробовала ещё раз:

– Не хотите ли вы сказать, что простые солдаты в Бога не верят?

– Что за чушь?! – он возмущённо встрепенулся, – Верят, конечно!

– Ну вот и моей веры у меня тоже никто отнять не сможет! – она агрессивно подалась в его сторону, тут же впрочем, остановившись, – Я не хочу предстать перед Всевышним с отягчённой и нечистой совестью. Я должна постараться вымолить прощение за свои грехи!

Опасаясь переиграть, она замолчала, и повернулась к стене. Ещё рано проявлять какие бы то ни было эмоции. Жертва ещё не заглотнула крючок с наживкой. Хотя, конечно, непорядочно использовать как наживку единственное, что, может быть, осталось святого у этого повидавшего виды прагматичного карьериста, – его, возможно, в глубине души искреннюю веру в единственно непреходящие ценности: в Бога, Высшую Справедливость, и Царствие Небесное…