— Ну и как ты это себе представляешь?! — огрызнулась девушка. — Что им эти деньги? Можно подумать, они не работали на нас годами без всяких денег. Да и что на них могут купить?
— Деньги ниггерам ни к чему, — заявил Дэнджерфилд. — Деньги и право голоса — все это не доведет их до добра. Передай-ка мне вон ту рыбу. Черт побери, да неужели нельзя приготовить что-то такое, от чего бы слюнки потекли?!
— Ну и замашки у тебя! — засмеялась Чарли. — И ведь только с тех пор, как появились деньги за душой! А ведь я еще хорошо помню те времена, когда мы были рады, если имели на завтрак кукурузную лепешку, а о яйцах, ветчине, рыбе или молоке даже и не мечтали! Не говоря уже о кофе!
— Неправда! — возразил отец. — Не было такого! Даже в самые тяжелые времена, когда мне приходилось туго, я и помыслить не мог, чтобы обойтись без кофе к завтраку!
— Да уж, — пробурчала Шарлотта, — только тогда приходилось заваривать его и во второй, а порой и в третий раз, да добавлять побольше мелассы 1, чтобы хоть чем-то пах! Не кофе, а бурда!
— Ты сегодня не в духе, — решил старик. — Колешься, словно гвоздь в подметке! А приветливости в тебе, дочка, ровно столько, сколько в мотке колючей проволоки! Знал бы заранее, рта бы не открыл, вот так-то, Чарли!
— Можно подумать, я тебя об этом просила! — буркнула она.
— Почему бы тебе в таком случае не проехаться верхом и не оставить своего бедного старого отца наслаждаться завтраком в одиночестве?
— Потому что в этом случае единственное, что мне останется, — это переживать из-за наших негров, — невозмутимо ответила она, подперев подбородок ладонью.
— Но, Чарли, милочка, если они так тебя огорчают, почему бы тебе не собраться с духом и не рассчитать их?
— У нас в семье это не принято, — со вздохом отозвалась она. — Ты сам только ворчать умеешь!
— Тогда к чему огорчаться из-за такой ерунды? — спросил он ласково.
— Просто я потеряла человека, которого любила, — пояснила Чарли. — Назад вернулась только его тень.
— А ты плюнь на него! — посоветовал отец. — И заведи роман с другим, да поскорее! В конце концов, насколько я помню, с тех пор как ты выросла, вокруг тебя вечно крутится не меньше дюжины молодых идиотов! Вся эта свора раньше гоняла моих свиней, пугала коров, тоннами пожирала мои яблоки, а теперь галлонами пьет мое виски так, что хватило бы, наверное, для полива нескольких акров пшеницы, и все из-за того, что ты выросла всего лишь наполовину такой же хорошенькой, какой была твоя мать!
— Большое спасибо! — хихикнула она. — Похоже, тебе не терпится спихнуть меня замуж за кого-нибудь из этих ослов! Ну и славный же выйдет союз, если любви в нем — кот наплакал! К тому же я вообще пока что не собираюсь замуж, если хочешь знать!
— Если не собираешься в ближайшее время выбрать себе мужа по сердцу, то могла бы по крайней мере подучить грамматику! — отрезал он. — Да если кто услышит, как ты говоришь, нипочем не поверит, что ты когда-то ходила в школу!
— Не переживай, — отмахнулась дочь. — Раз в неделю и я говорю правильно. А все остальное время болтаю, как вздумается. Если ты насчет моего выговора, так что мне до него? Скажи на милость, какое дело наречию, если им попользуются как прилагательным? Слову-то от этого ни жарко, ни холодно, да и мне, кстати, тоже. К тому же и ниггеры так меня лучше понимают. Словом, все счастливы, а это самое главное!
— А я вот подметил, что молодой Честер Бент порой морщится, когда слышит кое-какие твои словечки, — заявил Дэнджерфилд.
— «Молодой Честер Бент»! — фыркнула она насмешливо. — Да он проглотит, если я заговорю на ломаном индейском, как команчи, только бы за мной стояли денежки Дэнджерфилдов!
— Вот так всегда! — ухмыльнулся старик. — Вечно ты подозреваешь какие-то низкие мотивы там, где другие видят только высокие стремления! Говорю тебе, с парнем все в порядке!
— Да неужто? — огрызнулась она. — А кстати, кто это там пробирается через наше поле?
— Мне нет дела до того, кто это! — отмахнулся старик. — Послушай меня, девочка, Честер Бент — один из лучших.
— Такое впечатление, будто он гонится за кем-то, — не слушая его, продолжала Шарлотта, — или сам пытается удрать.
Дэнджерфилд наклонился вперед, чтобы разглядеть хоть что-то сквозь узкий просвет между деревьями, которые высоким забором окружали их фермерский домик. Он увидел всадника, безжалостно нахлестывающего измученную лошадь, а та лишь мотала головой, от усталости одинаково равнодушная и к уговорам, и к шпорам.
— Смотри, он оглядывается назад! — воскликнула девушка. — Похоже, здорово чего-то боится. Гляди, отец, мчится сюда, как гофер 2, который готов спрятаться в любую нору, когда над ним кружит ястреб!
— Кто бы это мог быть? — удивился Дэнджерфилд.
— Какой-то городской, — отозвалась она, — не могу себе представить, чтобы кто-то из наших ковбоев болтался в седле, словно куль с мукой!
— Да ты только вспомни Гаррисона Дестри! — пробормотал отец.
Всадник на мгновение скрылся за деревьями. Через пару минут в дверях появилась насмерть перепуганная негритянка.