Возвращение домой

Он не мог встретиться взглядом с Кларк, не мог посмотреть на Макса. Все кончилось. Кто-то – возможно, Беллами – обнял его за плечи, но Уэллс едва ли почувствовал его прикосновение. Словно бы огромный вес опустился на его грудь, ребра прогнулись внутрь, и все стало черным.

Глава двадцатая Гласс

Люк горел в лихорадке. Это было видно даже невооруженным глазом. Его глаза остекленели, лицо пылало, а губы стали сухими и серыми. Гласс ломала голову, тщась вспомнить, как сбивала ей температуру мама, когда сама она была еще малышкой. Она положила на лоб любимого влажную тряпочку. Она раскрыла его и сняла с него рубаху, чтобы прохладный сквозняк от окна остужал горячее тело. Она регулярно помогала ему сесть и заставляла делать хоть пару глотков воды. Но она ничего не могла поделать с кошмарной раной в его ноге.

Копье вошло глубоко в ногу Люка. Гласс сама чуть не лишилась сознания, когда, затащив его в избушку и уложив на пол, разрезала одну штанину, чтобы осмотреть рану. За кровью и грязью она увидела поразительно белую кость.

После этого они с Люком убили целый час, по очереди пытаясь остановить кровотечение, затягивая жгут выше раны, но у них ничего не вышло. Гласс в ужасе наблюдала, как Люк все сильнее бледнеет, а деревянный пол становится скользким от крови.

– Наверное, рану нужно прижечь, – сказал Люк. Он старался, чтобы голос звучал спокойно, хотя в его широко распахнутых, округлившихся глазах притаились страх и боль.

– Как это? – спросила Гласс, отшвыривая мокрую от крови повязку и потянувшись за новым куском материи.

– Если приложить к ране что-то горячее, кровотечение остановится, и заражения не будет. – Он кивнул на тлеющие в камине угли. – Сможешь подложить дров и разжечь огонь?

Гласс поспешно подкинула в камин растопки и, затаив дыхание, смотрела, как снова разгорается умершее было пламя.

– Теперь возьми вот эту железяку, – продолжил Люк, указывая на длинный, тонкий металлический прут, который они еще в первую ночь обнаружили возле камина. – Если сунуть ее прямо в огонь, она нагреется, и мы сможем провернуть это дельце.

Гласс ничего не сказала, с растущим ужасом наблюдая, как краснеет, раскаляясь, металл.

– Ты уверен, что это нужно? – с сомнением спросила она.

Люк кивнул.

– Неси эту штуку сюда. Только осторожно, не обожгись. – Гласс подошла к Люку и медленно опустилась рядом с ним на колени. Он глубоко вздохнул. – А теперь на счет «три» ты должна будешь прижать ее к ране.

Гласс задрожала. Комната вдруг принялась вращаться вокруг нее.

– Люк, я не могу. Прости меня, пожалуйста.

Он поморщился, пережидая новый приступ боли.

– Все нормально. Дай-ка ее сюда.

– Ох, господи, – прошептала Гласс, передавая Люку еще светящуюся красным железку и сжимая его свободную руку, которая каким-то образом была одновременно холодной и потной.

– Не смотри, – сказал он, стискивая зубы.

Через мгновение Гласс услышала крик и тошнотворное шипение, а в нос ей ударил запах паленой плоти. По лбу Люка струился пот, а сам он кричал, не умолкая, однако не оставлял своего занятия. Наконец, напоследок вскрикнув, он отшвырнул железку, которая звякнула об пол и куда-то откатилась.

Некоторое время казалось, что такая радикальная мера сработала. Кровотечение остановилось, и Люк смог несколько часов поспать. Но на следующее утро у него началась лихорадка, больная нога стала горячей, распухла и покраснела. Заражение распространялось по телу. Периодически Люк ненадолго приходил в себя, содрогаясь от боли, а потом снова проваливался в пучину беспамятства. Возможно, если бы они вернулись в лагерь и обратились к Кларк, та могла бы помочь, да только с тем же успехом можно было надеяться на то, что Люк выздоровеет по волшебству. Он не мог даже встать, что уж говорить о двухдневной пешей прогулке! К тому же снаружи их наверняка подстерегали наземники. Гласс чувствовала их присутствие так же ясно, как жар, исходящий от Люковой кожи.

Никогда, даже в долгие месяцы, проведенные в Тюрьме, Гласс не было так одиноко. В конце концов, там она постоянно видела соседку по двухъярусной шконке, охранников и тех, кто приносил пищу. А сейчас, когда Люк почти не приходил в сознание и наземники могли в любую минуту напасть снова, она чувствовала себя одинокой и до смерти напуганной. Тут некого было позвать на помощь. Ей приходилось одним глазом смотреть на Люка, а другим – на подступавший к их избушке лес. У нее разболелась голова, потому что она постоянно прислушивалась, не хрустнет ли ветка, извещая ее о том, что их враги вернулись.

Гласс стояла в дверном проеме и вглядывалась в листву – нет ли там признаков опасности. Прохладный лесной воздух омывал ее лицо, дразня и напоминая обо всем, что так нравилось им с Люком, – о деревьях, о лунной дорожке на водной глади… Обо всем, что не будет иметь никакого значения, если у нее отнимут Люка. Тут он зашевелился в своей импровизированной постели. Гласс бросилась к нему через комнату, схватила за руку и погладила горячий лоб.

– Люк! Люк, ты меня слышишь?