Возвращение домой

При этих словах они все трое вскинули на него изумлённые глаза. Огромные и напуганные на бледных фосфорицирующих в темноте лицах. У Моретти же в гла-зах стояли невыплаканные слёзы, слёзы стыда, вины, отчаяния и ужаса. "Вот чёрт! Ведь это же ещё дети! Чего от них можно хотеть? Дети… Одели в форму, сказали: "надо!", а научить, заставить делать, что надо, забыли! Чёрт! Он же сейчас разры-дается…"- подумал с досадой Дюпрейн, кусая губы. Опять отвернулся, пряча лицо. Они не должны видеть его досаду, его разочарование… Совсем после этого поте-ряются, пропадут, как бойцы.

А как же тогда жёсткие меры? Как теперь быть? Как их наказывать? Как их учить этой жестокой жизни?.. И ещё чёртов Алмаар из головы не идёт! Пойди, поймай его теперь, паршивца!.. Улизнул всё-таки, сволочь!

Дюпрейн задумался, прикидывая в уме план дальнейших действий. Отступать теперь нужно, уйти в глубь леса, затаиться на время. Хотя бы до следующей ночи. Разведать бы только, что там и как, пока не рассвело, узнать обстановку. Как там теперь? Что сионийцы предприняли? И сколько их там? К чему они готовятся? Ка-кие меры приняли? Да, не получилось у нас всё сделать тихо, придётся идти напро-лом с такими, вот, вояками…

Задумался и не сразу услышал посторонний звук, какой-то еле уловимый шорох. А когда обернулся, Алмаар — целый! живой! невредимый! — как ни в чём не бывало подошёл и сел на землю рядом с ребятами. И они все четверо посмотрели на Ал-маара так, словно увидели привидение.

— Как… ты здесь?! — первым спросил, наконец, Дюпрейн и, оправившись от этого тихого шока, добавил уже уверенным голосом, голосом командира:- Как ты здесь очутился? Рядовой…?

— Пришёл — и всё! — Алмаар пренебрежительно пожал плечами, но в этом движении уже не чувствовалась та привычная, свойственная ему всегда и во всём беззабот-ность, неприкрытая бравада и рисованность. Видно было, что и сам он с трудом верит в то, что вновь оказался в привычной ему обстановке, среди знакомых людей, среди своих, — ниобиан! — как бы плохо они к нему ни относились. Бледный до жу-ти, просто белый, по-мальчишески взъерошенный, с дрожащими руками, но в под-жатых губах, в уголках глаз — застыла решимость, почти отвага, но без геройства. И испуг! Словно он впервые осознал серьёзность происходящего!

"Вернулся! Вернулся назад! — Дюпрейна эта новость шокировала, такого он не ожидал, тем более от Алмаара. — Через дорогу мимо сионийцев, готовых открыть пальбу на любой шорох! Через заминированную обочину! Или он просто запомнил, где и как шёл в первый раз?.. Запомнил? Этот разгильдяй?! С его-то беззаботным наплевательством! И нас сумел найти! В лесу, ночью! Один! И без патронов!? Сле-допыт чёртов! Ведь может же, всё может, если жить захочет!" И Дюпрейн глянул на Алмаара, впервые почувствовал к этому типу странное, совсем новое чувство и понял сразу, это уважение. Невольное уважение профессионала к человеку, который хорошо — без помарки! — сделал опасное, рискованное дело. Но уважение это, не успев родиться, пропало так же внезапно, стоило Дюпрейну вспомнить о провале операции и о том, кто в этом был виновен. "Жить, значит, захотел, подлец! До своих вернулся! Пришёл! Подвёл команду, подвёл всю операцию! Один — под-вёл всех! И ещё хватило наглости после этого назад прийти?! Подлец! Невиданная наглость! Просто поразительная!.. Ведь пристрелю же, паршивца, и рука не дрог-нет!.. Неужели ты сам этого не понял?! На смерть ты вернулся, дружок! От моей пули, от моей руки…"

— Пришёл, значит, да? — чуть слышно страшным голосом спросил Дюпрейн, и слышно было, как клокотали в его груди ярость и ненависть к этому человеку. А потом вдруг заорал, срывая горло надсадным криком:- Вста-а-ать!!!

От этого вопля они вздрогнули все четверо, разом моргнули. Каждый понял, ЧТО сейчас будет. И Янис тоже понял. Но поднялся он нарочито медленно, даже бровью не повёл, только в чёрных зрачках его холодным пламенем полыхнула ненависть.

— Именем Его Величества… — медленно начал Дюпрейн зачитывать приговор, чёт-ко выговаривая каждое слово, словно вкладывая совсем иной, понятный только ему смысл, глядя прямо в эти зрачки — с ненавистью неменьшей. Пистолет он выхватил из кобуры ещё раньше незаметным для всех движением.

— Да к чёрту ваш устав, капитан! — не выдержал Алмаар, перебил резко. — К чёрту всё это, все эти формальности! Хотите стрелять — стреляйте сразу! Ну!! — и он сделал широкий шаг навстречу, глядя без страха, с вызовом. Весь его страх остался где-то там, на той стороне дороги… Разве объяснишь им всем… Разве сможешь рассказать словами то, что он пережил за те полчаса, поведать о том, — и какими словами? — что выпало на его долю? Один! Совершенно один! С пустым автоматом! Без едино-го патрона! В чужом лесу! На чужой земле среди выстрелов и криков — чужих кри-ков и чужих выстрелов! И — один!!!