Может быть, стоило обзавестись дочерьми? Может, детей должно было быть много? Но у них был один Нед, отправленный в восемь лет в приготовительную школу[10], а потом поступивший в Военно-морской колледж в Дартмуте. Годы летели так быстро, казалось, еще вчера он был ненаглядным малюткой с пухлыми щечками и соломенными волосами, с перепачканными коленками, шершавыми и теплыми маленькими ладошками. Но ему уже шестнадцать, и ростом он почти с отца. Оглянуться не успеешь, как он закончит учиться и пойдет служить на флот. Станет взрослым человеком. Женится. Создаст свою семью. У Бидди разыгралось воображение. Она вздохнула. Ее не привлекала перспектива стать бабушкой. Она еще молода. Она чувствует себя молодой. Необходимо продлить молодость, продлить любой ценой!
Дверь открылась, и в комнату, скрипя, вошел Хоббс с утренней почтой и свежезаваренным черным кофе. Он поставил кофейник на буфет, подошел и положил письма на стол. Хоть бы он сделал что-нибудь со своими скрипучими ботинками, подумала Бидди.
— На улице страшный мороз, — начал он словоохотливо, — канавы заледенели. Я посыпал солью ступеньки перед входом.
На это Бидди ответила только: «Спасибо, Хоббс». Стоит вступить с ним в беседу — ввек не отвяжешься. Разочарованный ее затянувшимся молчанием, он угрюмо пожевал губами, поправил лежащую на столе вилку, дабы оправдать свое присутствие, и наконец нехотя удалился.
Боб продолжал читать газету. Бидди просмотрела почту. От Неда всего-навсего открытка, зато от матери письмо — вероятно, с благодарностью за толстый вязаный плед, который Бидди послала ей на Рождество. Она взяла нож, намереваясь вскрыть конверт. Боб в это время опустил газету, сложил ее и, с какой-то даже резкостью, бросил на стол.
Бидди посмотрела на него: —Что такое?
— Разоружение. Лига Наций. И мне совсем не по нутру то, что происходит в Германии.
— О Господи! — Она терпеть не могла, когда он вот так расстраивался или выражал озабоченность. Сама она читала только приятные известия и торопливо переворачивала страницу, если заголовок предвещал что-нибудь мрачное.
Он взглянул на часы, отодвинул свой громоздкий стул и поднялся — рослый, крепко сбитый мужчина, чья фигура казалась еще внушительнее в темном двубортном форменном пиджаке с золотыми пуговицами. На его чисто выбритом лице с грубоватыми чертами выделялись кустистые брови, густые седые волосы коротко подстрижены, напомажены бальзамом «Королевская яхта» и приглажены парой жестких щеток.
— Удачного дня, — пожелала ему Бидди. Он окинул взглядом пустой стол.
— А где все?
— Еще не спустились.
— Когда их поезд?
— После обеда, «Ривьера».
— Вряд ли у меня получится. Ты сможешь их подвезти?
— Разумеется.
— Попрощайся с ними за меня. Попрощайся с Джудит.
— Ты будешь по ней скучать.
— Я… — Человек бесстрастный — вернее, привыкший скрывать свои чувства, Боб остановился, подыскивая нужные слова: — Мне не нравится, что она будет предоставлена самой себе,
— Луиза о ней позаботится.
— Ей нужно больше, чем в состоянии дать Луиза.
— Знаю. Я всегда считала, что Данбары — самая что ни на есть унылая и скучнейшая семейка. Но такими уж они уродились. Молли вышла замуж за Данбара и в конце концов стала такой же, как они. Мы вряд ли можем тут что-то изменить.
Он раздумывал над ее словами, глядя на хмурое, темное утро за окном и позвякивая мелочью в кармане брюк.
— Думаю, можно приглашать Джудит к нам время от времени на пару дней. В каникулы. Если это не будет тебе в тягость.
Ну, конечно же, нет! Только сомневаюсь, что Молли согласится. Она побоится обидеть золовку. Знаешь, Луиза ведь из нее просто веревки вьет, а Молли все терпит.
— Что ж, твоя сестра и вправду порядочная простофиля. Но все равно попробуй.
— Я поговорю с ней.
Боб подошел и поцеловал ее на прощание: — Ну, до вечера.
Он никогда не заезжал домой посреди рабочего дня, обедая обычно в офицерской столовой.
— Пока, дорогой.
Он ушел. Бидди осталась одна. Допив кофе, она встала, чтобы налить еще чашку, затем вернулась за стол, чтобы прочесть письмо матери. Написанное крючковатым, неразборчивым почерком, оно выдавало нетвердую руку очень пожилой леди.