Возвращение домой.Том 2.

Мы столпились на веранде и смотрели на это великолепие — начальник медслужбы и двое врачей, старшая медсестра и все пациенты (некоторые в инвалидных колясках), а также посетители, оказавшиеся в тот момент у нас. Кто бы ни пришел, у каждого, казалось, была с собой бутылка джина, и всякий раз при взрыве ракеты все вопили, свистели и хлопали.

И я тоже. Это было прекрасно, и в то же время мне было немножко страшно. Потому что я знаю, что рано или поздно кто-нибудь скажет мне, что сталось с мамой, папой и Джесс, живы ли они. Я пережила эти кошмарные три с половиной года только благодаря тому, что осознанно старалась не думать о них, но теперь пора перестать прятать голову в песок и посмотреть в лицо правде, какой бы она ни была. Как только услышу хоть что-нибудь, пошлю тебе телеграмму и позвоню дяде Бобу, если, конечно, меня соединят с офисом главнокомандующего в Коломбо. В такие бурные дни обязательно возникают проблемы. Пару дней назад заходил Тоби Уайтейкер; идут разговоры о перемещении флота в Сингапур. Уже. Может, и «Аделаида» уйдет. Остается только ждать, что будет.

Кроме Тоби Уайтейкера, несколько раз меня навешала Тодди. Я рассказывала тебе о ней в прошлых письмах, но повторюсь на случай, если ты забыла: она живет на Цейлоне с замужества (теперь она уже вдова) и знала маму с папой в тридиатых годах в Коломбо. Чуть ли не единственный человек, кто действительно их знал, и в мой первый вечер в лазарете мы с ней долго говорили о них. Это было как раз накануне бомбежки Хиросимы, но мы, конечно, не знали о том, что должно произойти. У меня болела нога, и на душе было паршиво. И, чтобы меня подбодрить, Тодди сказала: «Война кончится, когда-нибудь. Может быть, даже раньше, чем мы предполагаем». А на следующий день мы узнали об этой бомбе. Удивительно, правда?

Передай от меня привет Филлис, Анне и Кэри-Льюисам, когда увидишь их, а также Лавди с Натом.

Джудит».

«Рано или поздно кто-нибудь скажет мне, что сталось с мамой, папой и Джесс…»

Она ждала. А жизнь продолжалась. День шел за днем привычной чередой. Каждое утро — путешествие на шлюпке в бухту Смитона, на «Аделаиду». Долгие часы в невыносимой жаре капитанского офиса, проведенные за перепечаткой, правкой и систематизацией документов. И каждый вечер — обратно в казарму.

«Может быть, сейчас, — говорила она себе, — может быть, сегодня».

И — ничего.

Ее тревогу только усугубляли отрывочные сведения, которые стали просачиваться из японских лагерей для военнопленных. Свидетельства жестокости, каторжного труда, голода и болезней. Вокруг все говорили об этом, но Джудит не могла.

В офисе капитана все, даже главный старшина-делопроизводитель, которая славилась угрюмым нравом и грубым языком, были к ней чрезвычайно внимательны и добры. Джудит догадывалась, что зто заслуга капитана Спироса, но откуда сам он узнал о ее семейных обстоятельствах, можно было только догадываться. Она подозревала, что ему сказала командир их подразделения, и была тронута тем, что о ней так пекутся.