Возвращение домой.Том 2.

Но это письмо — не обо мне, и я не написала раньше потому, что с того понедельника почти все время сидела не отрываясь у приемника в нашей палате — слушала новости. В тот день мы услышали о том, что на Хиросиму сбросили эту бомбу. Это было вскоре после полудня. Играла пластинка Гленна Миллера, мы все занимались своими делами, но тут вдруг в палату влетела старшая медсестра и врубила приемник на полную катушку, чтобы всем было слышно. Поначалу мы думали, что это обычный воздушный налет американцев, но постепенно стало ясно, что все гораздо значительней и несоизмеримо ужасней. Говорят, сто тысяч человек погибло мгновенно, а сам город исчез — был стерт с лииа земли. Ты, конечно, видела уже страшные снимки в газетах — грибовидное облако и бедняги, оставшиеся в живых, все обгоревшие. В каком-то смысле лучше просто об этом не думать, верно? Это даже хуже, чем разрушение Дрездена, и весь ужас заключается в том, что это сделали мы. Страх берет при мысли о том, что эта ужасающая сила теперь с нами и будет с нами всю жизнь.

И все-таки, как ни стыдно в этом признаться, все мы были охвачены бешеным восторгом и ужасно горевали, что сидим взаперти в лазарете, а не на воле, и не можем разделить со всеми эту новость. Правда, приходили люди, приносили с собой газеты и т. д., так что мало-помалу мы начали понимать значение случившегося и масштаб разрушения Хиросимы. А потом, в четверг, сообщили, что на Нагасаки тоже сбросили бомбу, и после этого стало ясно, что японцы долго не продержатся. Но нам пришлось еще несколько дней прожить в напряженном ожидании, пока наконец, не стало известно, что они капитулировали.

В то утро на всех кораблях отслужили благодарственный молебен, моряки пели «Вечный Отец, Спаситель и Заступник», а горнисты морской пехоты проиграли прощальный салют в честь павших в бою.

Это был невероятно радостный и довольно пьяный день. Предписания, распорядок и устав были забыты, и в столовой устроили вечер; люди приходили и уходили, и за весь день никто, похоже, палец о палец не ударил. Вечером, когда стемнело, начался настоящий праздник — весь Ост-Индский флот зажегся вспышками сигнальных ра

кет и светом прожекторов, пожарные шланги превратились в бьющие фонтаны, трубили горнисты. На юте флагманского корабля играл оркестр морской пехоты — и не парадные марши, а песенки вроде «Коричневый кувшинчик», «В настроении», «Я напьюсь допьяна, когда Лондон засверкает огнями».