Тон голоса, которым были сказаны эти слова, не понравился Джейку. Опасность в нём была и подозрительность, настолько явные, что под сердцем заскреблись юркие мышата, это был инстинктивный животный ужас, как у края пропасти. Как кстати она пригодилась теперь, гвардейская подготовка! Вот никто только до сих пор не научил, как можно стать хозяином своему страху. Да и можно ли этому научиться?
Жаль, до компьютера рак и не удалось добраться. Может, в гостинице будет компьютер с подключением к Сети? На это Джейк и понадеялся…
…Гостиница — слишком роскошное слово для такой развалины, подумал он спустя полчаса, стоя на пороге обшарпанного, тёмного здания со сбитой вывеской. Неужели не нашлось ничего получше?
Длинное пятиэтажное здание вдоль тротуара, часть его уцелела после прямого попадания бомбы, здесь, судя по всему, когда-то размещалась казарма для ниобианских солдат. А теперь здесь сионийцы. Дальше еле различались мрачные развалины. Не удивительно, если здесь не окажется даже воды.
— Завтра утром за штабными придёт машина, приедете со всеми, — сказал младший лейтенант, Джейк кивнул ему в ответ, потянул дверь на себя. Про сионийца он уже забыл, голова была занята другими мыслями, но Балакоев заговорил снова: — Вы если всё-таки собираетесь здесь ночевать, то просите угол где-нибудь на первом этаже, поближе к дверям. Мой вам совет. И спать лучше не раздеваясь…
— Спасибо за совет. — Джейк перешагнул порог. Предупреждение не лишне, если вспомнить о развалинах в нескольких метрах от входа.
Он встал рано, проспав не больше четырёх часов.
Крошечная комнатушка всего с одной кроватью, без окон и со старой дверью на петлях. Когда-то давно это был угол, где ночевал портье. Лет двадцать гостиница пустовала, снести её не успели, так же, как и многие другие дома на окраине. Сейчас же, когда война прокатилась по этим местам, город, как смертельно раненое животное, уже не мог, хоть и пытался, зализать свои раны.
Только-только рассвело, и при свете можно было видеть, насколько сильны разрушения. Джейк шёл по улице уже минут десять, но за это время ещё не увидел ни одного целого здания. Сначала это не действовало с такой болью, пока шли кварталы «старого города», но ближе к центру… ближе к центру смотреть на раздавленный, почти мертвый город было невозможно.
Видимо, больше недели прошло с последней бомбёжки, мостовые и тротуары расчищались, куски ещё добротного домашнего хлама уже разволокли. Да и сами развалины уже не горели, лишь в воздухе улавливался запах тлеющего пластика, резины и тряпок. По этому запаху становилось ясно: это только с виду кажется, что всё позади, а на самом деле даже огонь, и тот ушёл вглубь и точит жизнь изнутри. Жизнь? Но где она, эта жизнь? Разве можно здесь, среди этого кошмара, уцелеть хоть кому-то? Почему же ночью город показался совсем не таким? И дома не казались разгромленными, и дороги — вполне сносные. Трясло, конечно, немного… Но сейчас утром — всюду завалы из битого камня, искорёженное покрытие, разбитый криолит.
Джейк обошёл обломки: прямо через всю улицу рухнул кусок фасада одной из пятиэтажек. Разрушение не было свежим, кто-то уже протоптал тропинку через завал, срезая путь. Раскрывшееся нутро дома, теперь нежилого, выглядело до жути откровенным. Белели закопченные обои, на одном гвозде висела полка, на которой кто-то, возможно, хранил свои любимые стереофильмы. С трудом верилось, что по этим комнатам ходили люди, они скрывали свою жизнь за стенами от посторонних глаз, а теперь, вот, стен этих нет больше, как нет и самих жителей дома.
Улицу расчищали люди. Первые люди, встреченные в это утро! В первый момент Джейк обрадовался, даже ускорил шаг, но потом, когда понял, что к чему, остановился. Это были пленные! Пленные ниобиане! Небольшая группа безмолвных, безучастных ко всему, кроме работы, существ, до невозможного грязных.
Работа велась в полной тишине, громыхали лишь лопаты о куски раскрошившейся кладки, поскрипывали тележки. Весь мусор грузился в кузов большой армейской машины. Мотор её был выключен, дверцы раскрыты, а на подножке сидел шофёр с сигаретой в зубах. Конвойных, и одновременно надсмотрщиков, Джейк заметил не сразу. Все они, как и те, кто работал, были в форме одного цвета. Один из них пошёл Джейку навстречу, на ходу поправляя ремень автомата, висевшего на шее.
— Проходите, господин лейтенант. Здесь нельзя останавливаться.
«Да-да!» — Кивнул головой несколько раз, давая понять, что предупреждение поня-то, пошёл вперёд, мимо конвоира, а сам всё продолжал смотреть на военнопленных. Силился разглядеть лица, одинаково серые, давно немытые и небритые лица с одинаковыми равнодушно-тупыми точками глаз. Понял вдруг неожиданно, что ищет знакомых, хоть кого-нибудь из прежней жизни… Никто не смотрел в его сторону, даже сионийцы потеряли к нему всякий интерес.
Эта работа напоминала муравьиное копошение, копошение замкнувшихся в своём тесном мирке насекомых. Ни сопротивления, ни окриков, ни одного резкого движения, которое могло бы привлечь внимание.