Возвращение императора

Солдаты расчищали широкие проходы в толпе для съемочных групп. Их воинский темперамент подвергался суровому испытанию, когда они всего лишь толкали и пихали, вместо того чтобы проламывать черепа или просто открыть огонь. Наконец порядок был восстановлен.

В наступившей тишине все, кто имел шею, вытягивали ее изо всех сил, чтобы увидеть пустующую пока кафедру. Предвосхищение события, единственного в своем роде в истории империи, охватило весь зал.

Над кафедрой нависал огромный портрет вечного императора. Он был написан в романтическом духе и лучился героикой. Любимый стиль покойного Танза Сулламоры — во всем, кроме глаз. Стэн вздрогнул, поглядев в эти глаза. Они буквально сверлили насквозь, проникая в душу.

Стэну знаком был этот взгляд. «Ну-с, ничтожное существо разумное, — как бы спрашивали глаза, — что ты имеешь сказать самому себе?»

Ледяная хватка взгляда императора, слава богу, разжалась — сэр Эку, помогая себе хвостом, взобрался на трибуну. Толпа издала единый звук — звук неосознанно затаенного дыхания. За манаби следовали трое судей трибунала. Они заняли свои места за столом.

Когда судебные приставы выкатили тележки с документами дела, по залу пробежал сдавленный шепоток. Декан Блайз занял место на сцене в дальнем правом ее углу. Его обязанностью было надзирать за компьютером, куда вводились все записи слушания дела.

Перед сценой замельтешили репортеры, делая символическую серию снимков — сначала Уорин, потом Ривас, королева-матка и, наконец, сэр Эку.

Престарелый дипломат подождал несколько мгновений и заговорил:

— Слушания настоящего трибунала объявляю официально открытыми.

Такая простая фраза, но она вырвала у толпы общий вздох. Каждый знал, что с этого момента любое произнесенное слово являлось прямым вызовом власти Тайного совета.

— Мы собрались для слушания доказательств по тяжелым обвинениям, выставленным против руководящего органа империи. Тот факт, что настоящие слушания проводятся под вооруженной защитой с целью охранить нас от вышеуказанного органа, не оказывает никакого влияния на решения ни одного из членов трибунала. Все трое судей согласны в сем и публично клянутся в этом. — Пауза. — Моим первым официальным действием в настоящем слушании будет приглашение сюда всех и каждого члена Тайного совета, чтобы опровергнуть доказательства, которые будут предъявлены, или же дать иной ответ. И это не пустой звук с моей стороны. Я лично просил всех и каждого из них откликнуться… А теперь я зачту билль обвинения:

«Члены Тайного совета, вы обвиняетесь в заговоре с целью убийства вечного императора. В ваше отсутствие заявление о невиновности автоматически…»

Остаток его слов потонул в криках и шуме толпы. Часа три после этого порядок восстановить было невозможно.

Прошло не так уж много времени, и трибунал объявил о перерыве в один день. Судьи лишь бросили жребий, дабы определить, кому из них представлять обвинение, а кому — защиту.

Королева-матка Апус, та, что презирала Краа, стала их официальным адвокатом. Стэн был изумлен, насколько быстро и толково она справлялась с делом, несмотря на свою ненависть к двойняшкам, равно как и к их коллегам. Ривас, питавший симпатии к Кайсу, стал обвинителем Тайного совета. В его торжественно звенящем голосе проскальзывали нотки горькой иронии, когда предъявлялось очередное доказательство вины совета.

Стэну ничто так не нравилось, как стоять в толпе, быть очевидцем событий и наблюдать, как творится суд праведный. Он думал, что то же должно чувствовать любое нормальное разумное существо, которому выпало счастье оказаться сейчас здесь.

Но, как мог бы сказать бхор, судьбу не проведешь. «В кузнице богов, — говорил однажды Ото, облачаясь в свои боевые доспехи, — наш рок быть молотом, когда им бьют».

Глава 27

Пойндекс не относился к разряду существ темпераментных. Давным-давно он навсегда утолил свою агрессивность — на детских игрушках. Восторженность осталась позади вместе с отрочеством. Не было ни одной эмоции, которую он не мог бы удержать под контролем. Амбиции — вот единственный плод, который Пойндекс взлелеял на нейтральной почве сада своей души. Единственной радостью его была власть. К ней он стремился. Так же как и его коллеги по Тайному совету, взбешенные «потрясающе лживыми утверждениями» трибунала сэра Эку, полковник теперь впервые в жизни познал эмоцию страха. Он увидел, что власть ускользает от него.

Посмотрев телерепортаж из зала суда, где сэр Эку зачитывал обвинение в убийстве, Пойндекс ощутил, что это правда. Чувство пришло откуда-то из кишок. И, поспешая на экстренное совещание Тайного совета, он с каждым шагом становился в этом все более уверенным. Ощущение стало еще отчетливее, когда он вошел в несуразно огромное здание, спроектированное специально для штаб-квартиры Тайного совета. Странное башнеобразное дерево, росшее во внутреннем дворе, выглядело увядающим и больным. Пойндексу, существу, которому не дано было мыслить образно, состояние рубигинозы говорило лишь о начале умирания.