Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх

Кафе "Веселый фарисей", владельцем которого был Кириченко-Астромов-Ватсон, размещалось в полуподвале огромного дома на Лиговском проспекте. Когда Николай в тот студеный зимний вечер потянул на себя тяжелую дубовую дверь, украшенную какими-то бронзовыми бляшками, изображавшими то ли знаки Зодиака, то ли небесные тела, волна острой, какой-то диковатой музыки, веселой и разбитной, обожгла чувства Романова, смутившегося и даже отпрянувшего. Лузгин сказал ему, что мастер и генеральный секретарь ложи «Астрея» Борис Астромов содержит свое кафе, чтобы не вызывать у властей города сомнений в своей благонадежности, но Николай не мог представить, как шумная, разгульно-кабацкая обстановка "Веселого фарисея" может сочетаться с таинственной, мистической формой масонских действ, о которых он когда-то читал. Пересилив свое отвращение к царящей в кафе вакханалии, когда между столиками танцующие пары выделывали ногами замысловатые коленца под истошный вой труб, Николай прошел-таки в кафе и сдал шубу гардеробщику, вешалка которого размещалась прямо в зале.

— Господина Астромова я где бы мог увидеть? — хмурясь, спросил он принявшего его одежду старика.

— А вон наш Астромов, на трубе играет. В оркестре, самый крайний слева. За стол садитесь, а в перерыве или уж в конце вечера и поговорите с ним…

Николай, негодуя на себя за то, что пришел в этот вертеп, где он должен будет представиться вертлявому шуту с трубой, являющемуся будто главой масонской ложи, сел за столик, заказал закуску, полграфина водки и принялся за ужин, искоса наблюдая за хозяином кафе, худым мужчиной средних лет с очень узким, каким-то сплюснутым с боков лицом и с длинными лакейскими бакенбардами, призванными, должно быть, устранить непропорциональность физиономии. Николай видел, как выходил вперед этот музыкант со своей изогнутой, как курительная трубка, трубой, как извивался телом в такт извлекаемым из медного горла инструмента звукам, как страшно пучил глаза и вращал ими, демонстрируя наслаждение, получаемое от собственной игры.

"Если это на самом деле руководитель питерских масонов, то до чего же докатились вольные каменщики, унизившие себя до общения с этим кривлякой, и до какой стадии падения дошел я сам, если явился в это гнусное кафе?"

Николай принялся вспоминать, что рассказывал ему Лузгин об Астромове, — выходец из бедной семьи, он был принят в кадетский корпус, откуда подростка с треском выгнали за то, что он попытался изнасиловать учительницу французского языка. Поступил в университет, но и оттуда исключили. Отправился в Италию, учился в Турине, свел дружбу с психологом Чезаре Ломброзо, который к тому же был масоном. Умер Ломброзо, и Астромов возвратился в Петербург, принимал участие в штурме Зимнего дворца в октябре семнадцатого года. И теперь — владелец "Веселого фарисея", где в оркестре играет сам. Есть сведения, что содержит прачечную. В общем, авантюрист из низкородных, которым безразличны способы, готовые привести пусть к мизерному, но успеху в стремлении занять среди людей хоть какое-то видное положение. Но Николай, наливавший рюмку за рюмкой, чтобы только убить желание подняться из-за стола и выйти прочь, упорно ждал окончания работы "Веселого фарисея", потому что свержение большевистской власти стало для него куда более важной проблемой, чем сохранение достоинства.

— А вы чего же здесь сидите? — услышал он вдруг над собой чей-то приятный, мягкий голос. — Все ушли, мы запираем.

Разморенный теплом, выпитой водкой, Николай и не заметил, как помещение опустело. Лишь музыканты собирали инструменты да официанты, переругиваясь, убирали грязные тарелки и очищали от крошек заеденные скатерти. Николай присмотрелся к лицу наклонившегося над ним человека и увидел висячие баки, обрамлявшие узкое лицо.

— Господин Астромов? — поднялся он из-за стола.

— Да, это я — Кириченко-Астромов-Ватсон, — согласились «баки». — А с кем имею честь?

— С лицом, не менее, а возможно, более известным, чем ваш покойный друг и покровитель Ломброзо, — уверенно сказал Николай. — Где бы мы могли поговорить? Не здесь же, когда нас могут слышать эти "шестерки".

— Согласен, — серьезно посмотрел на странного посетителя Астромов. Пройдемте в мой кабинет.

Они прошли в маленькую комнатушку рядом с залом, уселись близ стола и закурили.

— Музыку вы какую странную играли. Я такой и не слышал никогда. Что-то африканское, не так ли? — спросил Николай.

— Да, вы правы, — продолжил всматриваться в черты лица незнакомца ученик знаменитого психолога. — Это — джаз. Только-только стал распространяться в Европе. Музыка североамериканских негров.

— Да и инструмент-то какой странный, в который вы с таким усердием дули, — улыбался Николай. — Тоже африканский?

— Нет, саксофон изобретен бельгийцем. В России они ещё до революции известны стали.

— Странно, в оркестре лейб-гвардии Преображенского полка, командиром которого я был, таких инструментов не имелось.

Николай видел, что Астромов смотрит на него с каким-то пожирающим интересом, и крылышки его тонкого, горбатого носа в волнении раздуваются.