Возвращение императора. Невероятные приключения в XXI веке. Петр I и президент

– Уж не ваши бумажки, токмо для отхожего места и сподобны! Печатай, сколь хошь! На зуб не попробуешь! – проворчал Петр. – Мню, ничего от вашего времени не останется! Строите высоко, да ненадолго! О нынешнем дне думаете, а о завтра не помышляете! Вон, и деньги ваши в кубышках не зароешь. Рассыплются в труху.

– Вы правы, Петр Алексеевич, – согласился Иван Данилович. – А отчего это? Что не на века делается.

– Отчего? – покрутил головой Петр. – Оттого что ответ не держит никто. Знают, сидят на насесте недолго, надо успеть золотое яйцо снести. А что жизни в нем нет, продолжения, не помышляют. Вот так у вас ныне кругом. Одни золотые яйца несут, а другие лапу сосут. Пустоцвет!

– Ну, вы сказали! – выдохнул Иван Данилович и смело бросился на защиту своего времени. – Петр Алексеевич, вы ведь у нас недавно, еще и не поняли всего. Вы же даже еще ничего не видели… Простите, но разве не так? – горячо проговорил ученый.

Петр покосился на своего спутника и хмыкнул.

– Погожу. Погляжу. Я ведь токмо вылупился. Благодарение Богу, яйцо мое живое.

Иван Данилович, почувствовав неловкость, решил перевести разговор на другую тему.

– Смотрите, мостовая вашего периода.

– Зрю! Я хоть ныне вылупился, а читать могу, – подковырнул ученого Петр. – Ну-ну! – похлопал он по плечу Ивана Даниловича, видя, что тот хмурится. – Мне бурчать по возрасту положено. Как ни крути, к четвертой сотне годки подкатывают. А ты как думал, хвалить сразу стану? Что ладно – отмечу, что худо – опоганю! Гляди-ка, мост. А мы на дне речном обретаемся.

– Смотрите, – оттаял Иван Данилович, – а вон остатки телеги и старый сапог. А вдруг, Петр Алексеевич, носил его кто-то из тех, кого вы знали? Вот было бы интересно!

– Одни в историю делами попали, а иные сапогами. А ведь признаю сапог-то! Так и есть, Леньки Кривого – душегуба! Подбит особо, да и скособочен на сторону, на Ленькину хромость. – Петр в восторге хлопнул себя руками по бокам. – Его из-за сапога и поймали. И так хромый, а тут сапоги не по размеру, споткнулся и не утек. Вся Москва сбежалась, когда его на Лобном месте вешали.

– За что вешали, Петр Алексеевич? – замер Иван Данилович.

Петр хитро посмотрел на него и ответил:

– За яйца! Погляди-ка, Иван Данилович, на мост. Зришь, безлюден и тих. В мое время таким он и ночью не бывал. Разбойная пора – самая работа тем, кто хочет легкую деньгу словить. Зайдут по шею в Неглинку, под мостом укроются. Как заслышат конь захрапел, иль пеший кто идет, враз вылазят, окружат, топором под бок, и давай у путника в мошне шарить. Подобру не отдаст, всплывет на другой день в Москве-реке. Хитер был и коварен Ленька! Всю округу в страхе держал. Кому по надобности, когда стемнеет, тут ехать, икону перед собой держат, коня хлещут, чтоб быстрее мост пролетел. А тут разбойный свист, конь храпит и пятится, а на гриве у него Ленька висит. Возница место это объехал бы. Кинется к Всесвятскому мосту, что Неглинка в Москву-реку впадала, а там свой Ленька Кривой обретается. Сколько народу погубили – не счесть! Он когда на виселице болтался, сапог этот и слетел, вот и я приметил.

– А разве московские воеводы здесь стражу не выставляли? – удивился Иван Данилович.

– Ставили стражу. Она от тех же разбойников и кормилась. В том перемен нет.

– Вот это история! – восхитился Иван Данилович. – Надо сказать в музее, чтобы табличку повесили, что это сапог Леньки Кривого.

Петр захохотал.

– Съел! Проглотил со всеми гвоздями! А еще ученый! Разве то мыслимо, мне в моем государстве не токмо всех людей знать, а и подбивку каждого сапога! То тебе наука! Не суди по подбивке. Ваши делатели – мастера, я вижу, пустое краснословием подбивать! На краснобайство не ловись! Ты, как я погляжу, в истории токмо кумекаешь!

Глава 11. Стены те же, а жизнь иная

Просыпаясь засветло, Петр упирался взглядом в красивый, расписной потолок номера и лежал какое-то время, убеждаясь, что он не в склепе. Ему всегда нравились небольшие комнаты с низкими сводами, но после потустороннего опыта он наслаждался пространством между собой и потолком.

Царь прислушивался к звукам просыпавшегося города и думал о том, как они отличались от звуков его времени. Ни лая собак, ни петушиного крика, ни мычания коров, ни ржания коней. Все это заменил постоянный гул проезжающих машин, скрип шин, стук каблуков по мостовой.

– Егорша, умываться! – кричал он, и в комнате появлялся заспанный денщик.

– Петр Алексеевич, в ванной-то удобнее будет, – зевая говорил Егор, видя, что Петр по привычке ждал, что ему будут поливать из кувшина на руки.

– Да уж, сподобнее! Не привыкну никак!

Егор провожал его в ванную, помогал раздеться и, выйдя, слышал, как правитель с удовольствием шумно плескался в душе.

– Вытираться! – кричал царь и Егор входил, чтобы помочь тому одеться.

Простой завтрак, который заказывали для аскетичного монарха, всегда разочаровывал его спутников, помышлявших о деликатесах.

И вот Петр готов к работе.

Сначала он занимался один, изучая задание от учителей. Если были вопросы, звал Иван Даниловича, и тот пояснял и растолковывал непонятное.