Возвращение из мрака

– Ой, касатик, ой, золотоглазенький, вижу недобрые вести, казенный дом и даму пиковую.

В эту роковую минуту с блеском проявила себя Светлана, видно, не прошли даром многолетняя работа в коммерческих структурах и уроки Атаева. Как всполошенная курица, у которой крадут цыплятушек, бесстрашно кинулась на озорников, вцепилась в волосы молодухи, мощным ударом вышибла из купе сразу двоих пацанят и завизжала так, что показалось, поезд на полном ходу сошел с рельс. Услышав дикие звуки, на помощь опять подоспела проводница Граня, пинками и оплеухами в мгновение ока выпроводила табор. Пояснила со своей обычной полусонной улыбкой:

– Их тут нынче, как тараканов, прямо беда. Почуяли лето, вот и кочуют на севера. Не обращайте внимания, господа. Помните, как у Пушкина: цыгане шумною толпой… Несчастный народ, бесприютный. Те же самые беженцы, токо по своей воле.

Я не помнил, как у Пушкина, но, чтобы прийти в себя, осушил-таки стакан водки.

Из Ижевска, куда прибыли во второй половине дня, до поселка Малые Юрки добрались на рейсовом автобусе, и если в поезде еще чувствовали себя скользящими по дорожке, тянущейся из Москвы, то в автобусе в полной мере ощутили, что очутились в другом мире. Другие лица, улыбки, говор, сам воздух другой. Мы еще не поняли, что это означает, но стало тоскливо и как-то зябко. Огражденные своими чемоданами жались друг к дружке на тряском, с выпирающими пружинами сиденье, как две мошки, скованные невидимой паутиной. За окном проплывали леса, овраги, черные, набрякшие весенней влагой поля, убогие деревеньки, в автобусе гомонили пожилые, с невыразительными, красными лицами бабы, закутанные в теплые платки, четверо пьяных мужиков дулись в очко, сопровождая каждый ход солидным матер-ком, молодая мамаша впереди нас, отвернувшись к окну, кормила грудью сопливую, золотушную кроху. На редких остановках никто не входил, но по несколько человек спрыгивали на землю и бесследно, бесшумно исчезали в подступающем мраке. Движения на шоссе не было, можно сказать, никакого, за два с половиной часа нас обогнали несколько легковух и, как последний привет из покинутой цивилизации, джип «Мицубиси» на мощных рессорах, в котором мелькнули до боли знакомые оголтелые лики бритоголовых подростков.

Как и в поезде, мы почти не разговаривали.

В Малые Юрки – конечная остановка – с нами доехал лишь один, по виду столетний, дедок с красным носом и тоже на изрядной поддаче. Всю дорогу он клевал носом, но в Малых Юрках вдруг встрепенулся и кинулся к нам через проход, непонятно как удерживаясь на подкашивающихся ногах.

– Вам чего, дедушка? – удивился я его прыти, но он уже ухватил большой баул и потащил к дверям. Шоссе здесь было так устроено, что асфальтовая полоса обрывалась глинообразным месивом, но чуть поодаль чьи-то сердобольные руки накидали досок, просушенных солнцем, где нас и поджидал дедок с баулом. Пока мы с остальным багажом добирались до этих досок, у меня дважды засасывало в грязь левый ботинок. Вдобавок отъезжающий автобус окатил нас на прощание черным, ядовитым дымом, поэтому на досках мы очутились по колено в глине и слегка подкопченные. Света держалась хорошо, только обиженно сопела. Отдышавшись, я спросил:

– Дедушка, а где же эти самые Юрки?

– Да вот же они, сынок, – дедок плавно повел рукой, и моим глазам, как при пробуждении, открылось в низине поселение с десятками изб, разбросанных в непонятной чехарде: кривые улочки, церквушка на холме, упертая крестом в прохудившиеся небеса, дальний спуск к водной глади, охватывающей Малые Юрки полуподковой, как море. Я замер, почувствовав, как отчего-то сладко перехватило дыхание, словно от неожиданного узнавания. Света толкнула в бок.

– Пойдем, не ждать же здесь ночи.

И то верно. Дедок уже готовно подхватил два чемодана, отчего согнулся до земли.

– К кому пожаловали, детки, ежели не секрет?

– К Корнышкиной, к Дарье Степановне, – ответил я, попытавшись забрать чемоданы. Но дедок держал их крепко.

– Не трожь, голубок, не такой уж я старенький. Подмогнуть добрым людям еще в способности… К Дарюхе, выходит, с гостеванием? И откуда будете? Из Ижевску?

– Бери выше, дедушка, из самой Москвы-матушки.

– Бона как… Выходит, большая беда погнала, – заключил старик – и шустро устремился вниз, как покатился. Мы за ним. По дороге (метров двести чапали по суглинку) ознакомились. Дедушку звали Филимон Гаврилович. В город он ездил за съестными припасами, коих в Малых Юрках не водилось, и еще за какой-то «шумовкой», – что это, я так и не понял. В поездке с ним случилась оказия, городские доброхоты-знакомцы его подпоили и обчистили. Возвращался он без «копчушки» и без «шумовки», но особенно не унывал, потому что брал с собой не всю пенсию, полученную накануне, а только половину. Дарья Степановна приходилась ему дальней родственницей по линии Чаплыгиных.