Сидоркин не клюнул на наживку, Магомай подождет. Сперва ему хотелось узнать, как Петрозванов вылетел из конторы, почему вдруг оказался в охранной фирме «Кентавр», и что за всем этим кроется. То, что Сережа наболтал по междугородке, было, конечно, заморочкой, кто из них станет всерьез давать такую информацию по телефону. У них у всех в крови вирус бдения, повышенной осторожности, почти инстинктивной и поэтому необременительной. Суть в том, что ангелок и богатырь Сережа Петрозванов взращен из государственной молочной бутылочки, в него вложены немалые средства, как в подводную лодку, и такими кадрами никакая схожая контора в мире не бросается, их холят и берегут до последней возможности, и, в том числе, судьба их не зависит от каприза какого-нибудь оборзевшего начальника, вроде их нынешнего Паши Крученюка. Тут что-то другое.
Оказалось, да, другое, но не совсем. После истории с Ганюшкиным, после трагической смерти олигарха, полковник на Сережу шибко осерчал и начал его по-всякому трамбовать и допекать, используя хитрые, задевающие самолюбие штучки, которым, видно, обучился на каких-то своих прежних, никому неведомых должностях. Трогал за уши по любому поводу, не больно, но как-то чрезвычайно обидно. Видно, Крученюк сам сильно прокололся на тайной связи с покойным магнатом, и по мелкости натуры хоть на ком-то, хоть на младшем чине отводил душу. И постоянно, кстати и некстати, поминал майора Сидоркина, которого почему-то именовал не иначе как дезертиром. Говорил: ничего, дескать, набегается этот дезертир, вернется в отдел, никуда не денется, и тогда он устроит им обоим, старлею и майору, настоящий суд офицерской чести, другим в науку.
– Конкретно-то что? – поинтересовался Сидоркин.
– Конкретно – ничего. Говорю же, одни намеки. Но все очень подлые.
– Кто бы ему поверил, – засмеялся Сидоркин. – Это он, поганец, нас Ганюшкину сдал.
– Конечно, сдал. Все знают. Но поди докажи.
Оба ненадолго загрустили, еще и потому, что первая бутылка как-то быстро опустошилась.
– И дальше что? – спросил Сидоркин, налегая на пивко.
– В каком смысле?
– Как ты оказался в «Кентавре»? Уж конечно не из-за Крученюка. Что он тебе мог сделать? Крученюки приходят и уходят, сыск вечен. Давай, Сережа, колись, не тяни.
Петрозванов сиротливо заглянул в пустую рюмку, уныло объяснил:
– Я же на консервации. На поправке здоровья. Вызвал дед…
– Сам? – не удержался, перебил Сидоркин. – Тебя?
– Ну, – скромно потупился Петрозванов. – А чего такого? Вызвал, да… Причем, к себе на дачу… Угостил копченым осьминогом… Хорошо посидели, по-товарищески…
У Сидоркина отвисла челюсть, и он понял, что одной бутылкой не обойтись.
– Старик советовался со мной, – застенчиво продолжал старлей. – Между прочим, тобой интересовался. Он уж всегда в курсе, чего ни коснись. Спросил, в порядке ли у тебя психика. Наверное, читал твои рапорты о вампирах и пришельцах.
– И что ты сказал?
– Ты же знаешь. С виду, говорю, производит впечатление нормального, но с другой стороны…
– Проехали, – одернул Сидоркин. – Значит, дед лично отправил тебя в «Кентавр»?
– Ну да… проваливай, говорит, из конторы, чтобы духу твоего не было. Я спросил, надолго ли? А это, говорит, не твоего ума дело. У нас, говорит, у всех очень длинные стали языки. Даже осьминога не дал толком распробовать… Вот я уже вторую неделю в «Кентавре». Учти, на хорошем окладе. Двести баксов в месяц, плюс почасовая надбавка, если на задании.
– И чем занимаешься?
– Фактически ничем. У меня и места рабочего нет, сижу дома на телефоне… Антон, еще здесь закажем или в магазин слетать?
Новости Петрозванова означали одно: дед по-старому пекся о них, не забывал своих «соколиков», помнил, кто они все есть на самом деле – одна большая, сиротская горсть, часовые пространства, – и озаботился, увел Сережу в тенек, укрыл от злого пригляда, но, увы, за этим отеческим поступком просматривалась неуверенность в себе. Дед уже, видимо, не имел возможности распорядиться открыто, чтобы исподличевшегося Крученюка сдуло с насиженного места, как ветром, и, спасая верного солдатика, ему приходилось идти на неуклюжие уловки. Кто поверил бы в такое еще пять-десять лет назад? Эра предательства продолжалась. Дело меченого живет и процветает. Те, кто служит отечеству, вынуждены изощренно маневрировать, скрывать свои истинные взгляды, прикидываясь циниками американскими, зато подобные Крученюку ничего не боятся, правят бал, диктуют свои условия, и каждый раздулся от наглости, как клопина от дурной крови. Когда Сидоркин задумывался об этих материях, то всегда приходил к спасительной мысли, что задумываться как раз не надо, иначе сбрендишь. Для незамысловатого россиянина путь без размышлений ясен: как сказано в Писании, делай, что должен, и пусть будет, что будет.
– Санин как? Одобрил?
– Я молодой инвалид, – гордо ответил Петрозванов. – С поврежденным позвоночником. Для Санина я выбраковка. Ты сам давно его видел?
– В прошлом году.
– Говорят, очень изменился. Забурел со своим «Вараном». Придумал для ребят какие-то диковинные проверки на живучесть. Его теперь все боятся, даже свои.