Возвращение из Трапезунда

Андрею жаль было оставлять альбом здесь, в холоде и сиротстве. Но взять его с собой он не мог. Андрей перелистал его и отобрал две фотографии тети Мани – девичью и взрослую в пенсне, а также снимок матери, неудачный, расплывчатый. Почему-то мать не любила фотографироваться, или, может быть, фотографии ее остались у Сергея Серафимовича? Почему мы ни о чем не думаем вовремя? Где их теперь искать?

Была ли в альбоме фотография отца, Андрей не знал. Об отце в доме не говорили.

Закрыв альбом, Андрей хотел было положить его обратно, но тут из него выпала фотография-визитка Сергея Серафимовича, будто просила забрать и ее. На визитке Сергей Серафимович был куда благообразнее и глаже, чем в жизни.

Андрей огляделся и вдруг понял, что больше он сюда никогда не попадет. И тогда дом показался ему схожим с тонущим кораблем. И прежде чем волны времени поглотят его окончательно, требуется спасти с него самое необходимое.

Осознав это, Андрей поспешил в прихожую, вытащил с низких антресолей старый чемодан и, открыв его посреди комнаты, стал складывать в него вещи, которым нельзя было умирать.

Первым в чемодане оказался альбом, потом любимые тетины подсвечники, некоторые книги и старые тетрадки Андрея. Андрей открывал ящики столов и комода, он укладывал в чемодан, почти не глядя, лишь самое ценное – и чемодан распух так, что потом пришлось сесть на него, чтобы запереть.

Отдельно Андрей взял пакет, ожидавший его в нижнем правом ящике стола. На пакете было написано: «Андрюше в собственные руки». Там были письма от тети Маруси – она, оказывается, два года писала Андрюше, раз в неделю, глубоко убежденная, что Андрюшу, когда он вернется, будут интересовать новости Глухого переулка и некоторых других мест города Симферополя. Но о Лидочке в письмах не было ни слова. Лежали там немногочисленные «ценные бумаги» тети Маруси и облигации военного займа.

Там было завещание тети Маруси, завернутое и выправленное по всем правилам. По нему Андрей становился наследником всего ее имущества. И что трогательно, в пакете было новое портмоне, как бы напутствие молодому человеку, а также наличные деньги, более ста рублей пятерками и трешками, а в отдельном кармашке даже мелочь – все предусмотрела дорогая тетя.

* * *

Андрей не стал задерживаться в Симферополе. Лидочки здесь не было. Он отволок чемодан к Нине и оставил его с запиской – просьбой сохранить.

Обратно в Ялту Андрей поехал на извозчике с ночевкой в Бахчисарае.

К Ялте подъезжали в сумерках. Извозчик перестал рассуждать, тоже уморился – ему приходилось многократно слезать и идти рядом с лошадью, помогая ей.

Вокруг щебетали миллионы птиц, празднуя весну, жужжали первые насекомые – будто и тут бушевала революция.

На всей дороге встретилось лишь две маленькие деревни да усадьба лесника, который вышел к ним, узнал извозчика, поздоровался. Они поделились с лесником табаком, лошадь отдыхала, лесник говорил, что здесь еще недавно была банда, «ваша, татарская», но вроде бы милиция третьего дня их прогнала.

Они поехали дальше – скоро должна была быть яйла, оттуда начнется спуск к Ялте. Полдень уже миновал.

Лошадь совсем уморилась. Андрей сошел с пролетки и шагал рядом, тем более что было приятно вдыхать морской воздух.

С горы скатывались серые быстрые облака, которые скользили по вершинам деревьев.

Когда впереди, на очередном повороте Андрей увидел двух всадников, они показались порождением тумана, столь неподвижны и неслышны они были.

Но татарин-возчик сразу начал осаживать лошадь и заговорил, словно обращался к языческим богам, обитающим тут. Он твердил, что у него ничего нет и у пассажира ничего нет, что можно все карманы показать, но всадники не двигались и ничего не отвечали.

Один из всадников соскочил на дорогу и быстро подошел к повозке. Он был в военной одежде без погон.

Андрей узнал его, когда он подошел к самой пролетке, улыбнулся и сказал:

– Подвинься, чего расселся, граф Монте-Кристо!

Затем Ахмет впрыгнул в пролетку и крикнул возчику по-татарски:

– Гони, друг! Тебе повезло, что встретил Ахмета Справедливого!

Возчик изобразил неестественную радость по поводу этого события. Пролетка тронулась, а второй всадник с лошадью Ахмета на поводу поехал сзади.

– Ну, ты совсем не изменился, покойничек! – сказал Ахмет. – Совсем такой же.

– А ты возмужал, – сказал Андрей.

– Правильная формулировка, – сказал Ахмет.

Он отпустил усы, на голове у него была низко сидящая небольшая каракулевая папаха, в углах глаз и губ обнаружились первые морщинки – возможно, не от возраста, а от жизни на свежем воздухе, под ветром и дождем.

– Мне сказали, что ты приходил, – сказал Ахмет. – Только я не смог в тот же день тебя найти. Занят был. Не сердись.

– За что я могу на тебя сердиться? – Андрей был рад, что увидел Ахмета и тот тоже обрадовался.

– Ты в глубине души думаешь, что, когда ты, белая кость и голубая кровь, свистнешь, татарские мальчишки должны бежать с кувшинами мыть тебе ноги, – не отрицай, не спорь! Я люблю страдать от унижений.

– Как ты меня нашел?