Возвращение из Трапезунда

Греки пришли раньше Андрея, чего за ними обычно не наблюдалось. Они сидели в ряд перед входом в башню и были рады начать раскопки до прихода Андрея, отыскать сказочный клад и сбежать с ним в Аргентину или Бейрут, но над ними возвышались солдаты, примкнувшие к винтовкам штыки, будто ждали рукопашной. В башню они никого не пускали и потому бранились с греками.

Комендант выделил дополнительно целый взвод для охраны площади и стен цитадели, потому что в тот день не только мальчишки, но и дедушки семейств готовы были лезть на стены, чтобы не упустить знаменательный момент.

Иван Иванович пришел следом за Андреем; они спустились в раскоп вместе с греками и велели им откинуть ломы и лопаты – породу отковыривали долотами, отвертками и ножами, потому работа шла медленно, вызывая нетерпение окружающих.

Часов в десять приехал Авдеев. Он был встрепан, глаза опухли, под одним – синяк. Вместо того чтобы спуститься в раскоп, профессор принялся объяснять окружающим, как он ударился ночью об угол шкафа. Но никому до этого не было дела.

– Ты ночью звуки слышал? – спросил шепотом крестьянский сын.

– Я на другом этаже, – ответил Андрей.

– Вся гостиница должна была шататься, когда над профессором проводили экзекуцию.

– К счастью, у меня крепкий сон, – сказал Андрей.

Каменный саркофаг, в котором, если его уже не ограбили, должны были лежать останки первого императора Трапезунда, был весьма прост. Крышка его была двускатная, как у дома.

Уже можно было разглядеть, что крышка плотно примыкает к саркофагу и шов чем-то замазан. Это взволновало археологов.

Напряжение росло: обедали все по соседству, землекопы и не помышляли уйти домой – перекусили кое-как в кофейне, даже Авдеев не покинул раскопки. После обеда приехал соперник – профессор Успенский. Пришлось прервать работы, пока Успенский осматривал саркофаг и потом заявил, что, разумеется, эта гробница принадлежит какому-то местному чину и, судя по форме крышки, гроб изготовлен во второй половине четырнадцатого века.

Когда Успенский, полный презрения к соперникам, вознамерившимся найти то, чего он не нашел, покинул башню, Андрей услышал снаружи его голос:

– Еще чего не хватало! Какие могут быть сокровища в христианской могиле! Наг ты в мир пришел, нагим его и покидаешь. Понятно?

Раздался голос возчика, застучали копыта – Успенский не мог позволить себе ездить на моторе.

– Надеюсь, вас не поколебали выводы коллеги Успенского? – спросил Авдеев, стоявший у входа в башню.

– Нас ничего не поколеблет, – ответил крестьянский сын, и Авдеев сообразил, что на его раскопках трудится шпион Успенского.

– Позвольте! – воскликнул он. – Вы что здесь делаете?

– Помогаю вам, – сказал Иван Иванович, глядя на профессора наивными голубыми глазами.

– Нам, простите, не нужно помощи, мы, простите, сами справимся. Еще чего не хватало!

Авдеева просто трясло от негодования.

– Я попросил Ивана Ивановича мне помочь, – сказал Андрей. – Мне одному не справиться.

– Вот я и вижу, что вы ни с чем не можете справиться, Берестов! – закричал профессор. – Только подглядывать и подрывать репутацию честной женщины!

Андрей не понял, какую честную женщину он обидел. Он хотел узнать об этом, но Авдеев сам раскрыл тайну:

– И не пытайтесь утверждать, что моя жена – женщина высоких нравственных устоев – вот именно, клеветник!

Ветер задул сильнее. Пыльное облако скрыло Авдеева на несколько секунд, а когда пронеслось, обнаружило начальника экспедиции серым, как мышь.

– Если вы не удовлетворены, – закричал тогда Андрей – видно, пыльная жара и напряжение последних дней всех немного свели с ума, – то я могу подать в отставку! Я немедленно ухожу!

Андрей откинул в сторону кисть, которой сметал пыль с саркофага, и полез из ямы. Иван Иванович стал его удерживать.

– Пусть я останусь один! – Профессор бросился навстречу Андрею, они столкнулись и никак не могли разойтись – получилась куча-мала, в которой помимо археологов участвовали землекопы и один из солдат, нечаянно слишком приблизившийся к гробнице.

В конце концов Андрей оказался вне башни. На него смотрели сотни зрителей – оказывается, толпа прорвалась сквозь охранение, и теперь местные жители наблюдали за ссорой русских, которые, видно, не могли поделить клад.

Кипя праведным гневом, Андрей перебежал площадь и оказался в городе. Было жарко. Ветер нес с гор отдаленный рокот – это могла быть гроза, а могла быть и канонада – наступление русской армии уже захлебнулось, и теперь в бессмысленных боях она растеряла остатки дисциплины, уважения к флагу и командиру. В городе все больше появлялось дезертиров, которые называли себя борцами за революцию. Влияние немногочисленных большевиков с каждым днем росло, потому что их лозунги были простыми – долой!

Войну – долой! Помещиков – долой! Офицеров – долой! Временное правительство – долой! Лозунги были предельно понятны и приятны бунтующему сердцу. И в самом деле – всем все надоело. И даже странно было, что фронт еще держится, орудия еще стреляют, командиры еще не растерзаны солдатами.

«Что я здесь делаю?»