Возвращение из Трапезунда

— Глупости, — сказала Глаша, чуть улыбнувшись. — Ни к чему тебе здесь оставаться. У тебя своя жизнь.

Андрей резко поднялся, и в голове все пошло крутом. Пришлось опереться на подставленную руку Глаши — та словно знала, что будет, протянула ее.

— Перегрелся ты немножко, — сказала Глаша быстро, словно не хотела, чтобы Андрей возражал ей. — Ну ничего, ветерком продует, придешь в себя.

— Глаша!

— В следующий раз приедешь, поговорим.

И Андрей сразу, с готовностью, подчинился этому решению.

— Я бы чаю выпил, — сказал он. — Можно?

— Ты компот выпей. — Глаша показала на стакан, стоявший на столике у кровати. — Я самовар не поставила, а теперь времени нет. Пора тебе.

— Ты хочешь, чтобы я уехал?

— Да, — сказала Глаша, — хочу. Так всем лучше.

Андрей хотел ее поцеловать, и Глаша покорно подставила ему губы, но отозвалась на его ласку без страсти.

— Не сердись, — сказал Андрей.

— Может, это ты на меня сердиться будешь. Мне-то что сердиться. Что было — то было.

— И все-таки ты жалеешь?

— Господи, ну и приставучий ты! — вдруг рассердилась Глаша. — Я ни о чем не жалею. И если обо мне вспомнишь, так и знай.

Она говорила это упрямо, будто себя убеждала. Будто кому-то еще, невидимому, хотела доказать.

Андрей выпил компот. Компот был слишком сладким.

— Я долго спал? — спросил он, одеваясь. Он не стеснялся своей наготы перед Глашей.

— Полчаса проспал. Ничего, в автобусе доспишь, там сиденья со спинками.

— Ты меня словно гонишь.

— Гоню.

— Почему? Ты меня не любишь?

— Я тебя люблю больше… больше, чем… дозволено. Не удивляйся, потом поймешь. Но и меня постарайся понять.

Глаша помогла сложить в чемодан вещи, даже не забыла, положила туда связку крупного красного лука, который так любит тетя. Потом вдруг спохватилась. А письмо где? Где письмо Сергея Серафимовича? Конверт где? Где конверт с деньгами?

Конверт лежал на полу, у кровати, и Андрей сразу вспомнил, почему он оказался там. «Как странно, — думал он, застегивая сорочку. — Мы разговариваем, словно ничего особенного не произошло. Она даже ворчит. А я сейчас уеду, словно так и надо».

Глаша буквально вытолкала Андрея из дома.

— Ты только-только дойти успеешь. Только-только.

Андрей спустился в сад. Глаша несла чемодан следом. Филька замахал хвостом, но не подошел попрощаться. Он измучился от жары. Легкий теплый ветерок шевелил листья винограда. Велосипед отчима стоял прислоненный к стене, он был в пыли, Глаша довела Андрея до калитки.

— Ну, с Богом, — сказала она.

— Я к тебе приеду, — сказал Андрей. — Зимой приеду. На Рождество. Не к нему, а к тебе, ты понимаешь?

— Посмотрим, — сказала Глаша. — Да и говорить так нехорошо.

Андрей хотел поцеловать ее. Глаша уклонилась.

— Не надо, — сказала она. — Мы с тобой свое отцеловались.

Она стояла в калитке и смотрела вслед, пока он не скрылся за поворотом. Андрей обернулся, увидел, что она стоит, помахал рукой. Глаша подняла руку, и рука упала. Глаша плакала.

— Я вернусь! — крикнул Андрей.

Ветерок с Ай-Петри, скатываясь к морю, принялся разгонять дневной зной. Навстречу попадались люди, проехал в гору извозчик. На нем сидел давешний рыбак в соломенной шляпе. Он узнал Андрея и погрозил ему пальцем. Рыбак был пьян и весел.

И эта встреча как бы ножом отрезала то, что было в доме отчима, потому что рыбак был там, на море, рыбак был тогда, когда рядом плыла Лидочка, и над рыбаком они вместе смеялись. Встреча с ним сейчас была как бы напоминанием свыше, укором, которого Андрей до того не ощущал. Очевидно, если существовали какие-то нити, что связывали его с доброй Глашей, то с каждым шагом они истончались и ослабевали, так что случайная встреча с рыбаком, происшедшая, когда нити превратились в паутинки, оборвала их мгновенно и отбросила Андрея на берег моря.

Это возвращение было неприятным, потому что Андрюша изменил своей прекрасной даме, чего ни один порядочный рыцарь в давние времена себе не позволял. Спасительная формула «Королевам не изменяют с королевами, королевам изменяют со служанками» Андрея не спасала, потому что Глаша, будучи служанкой, конечно же, таковой не была.