Возвращение из Трапезунда

Но то, что получилось в Петрограде, в других городах и весях Российской империи проходило далеко не так гладко и убедительно. Ведь половина большевиков скопилась в двух столицах, а в иных крупных городах, даже губернских, о большевиках и не слыхали. Так что во многих губерниях власть перешла не к большевикам, а к тем левым партиям, что имели преимущество в местных Советах, а то и к центристам, если у левых преимущества не оказалось.

В Симферополе в томительном противостоянии с органами власти Временного правительства набирали силу татарские националисты, готовившие выборы в курултай, чтобы освятить волей народа свою власть. Объявившая в начале ноября о своей самостоятельности Украина в обмен на северные крымские уезды согласилась способствовать татарской автономии и также, что было весьма важно для Крымской республики, помочь в быстрейшем переводе в Крым Татарского Уманского полка.

С попустительства киевских властей многочисленные офицеры, застрявшие в Крыму, собирались в эскадроны, объявляя себя сторонниками татарской власти. Еще не родившаяся татарская республика уже обзаводилась союзниками и армией.

В революционном Севастополе большевистский переворот тоже не получался.

И понятно: в отличие от других городов Севастополь уже полгода был самостоятельной республикой, до зубов вооруженной и профессионально привыкшей к войне. В ней были свои органы власти, и, не свалив их, большевики не могли присоединить Севастополь и Черноморский флот к своей державе.

Об этом откровенно рассказала Коле Беккеру трибун севастопольских большевиков — простоволосая, черноглазая и носатая Нина Островская, призвавшая его на беседу в начале ноября, через неделю после революции в Петрограде.

— Андрей. — Нина ходила по комнате, все время наталкиваясь на угол стола, останавливалась и вытягивала вперед руку. Нина привыкла выступать на площадях, она куда хуже разговаривала с людьми по отдельности. — Андрей, я обращаюсь к тебе, потому что ты нужен революции. А раз нужен, значит, хорош. А раз хорош, значит, любим народом.

Беккер устроился в углу между столом и шкафом, куда стремительные движения Нины Островской ее не заносили.

Нина Островская, профессиональная, но совершенно не устроенная в женской жизни революционерка, была прислана в Крым из Петрограда в ту пору, когда стало совершенно ясно, что на базе Черноморского флота правят колчаки и эсеры, а редко появляющиеся большевики не пользуются решительно никакой народной поддержкой.

Женская непривлекательность придавала Островской некую патетичность — ее жалели и в то же время доверяли ей больше, чем мужику или молодой красавице, — не повезло по вопросу внешней красоты, зато головастая баба! Как писал ее большевистский современник: «В течение двух недель она подняла на ноги не только маленькую организацию большевиков, но и весь Черноморский флот. От ее речей сразу же повеяло северным ветром большевизма».

С тех пор прошло несколько месяцев, в Петрограде правили большевики, старые товарищи Островской по партийной работе неслись на службу в реквизированных автомобилях, она же, рискуя жизнью и промерзая на палубах линейных кораблей, выкрикивала лозунги и призывы… но Севастополь не становился большевистским.

Коля Беккер, выслушивая монолог, обращенный к нему, не понимал, чего же от него требуется. А непонимание смущало и тревожило. Островская отлично знала, что в Севастопольском Совете лейтенант Андрей Берестов служит ушами и глазами тех, кто заменил адмирала Колчака: полковника Баренца и нового командующего флотом контр-адмирала Немитца. Большевичка никогда раньше не скрывала своего прохладного отношения к штабным офицерам, а тут вдруг попросила о конфиденциальной встрече.

— Чем я обязан? — спросил Коля, уловив паузу в монологе большевички.

— Вы хватаете быка за рога, — сказала Островская и поправила волосы, похожие на измазанную сажей солому. — Тогда и я не буду тратить время даром. Вы пользуетесь некоторым авторитетом среди моряков…

— Это преувеличение.

— Знаю, знаю, сегодня ни один офицер не пользуется авторитетом у матросов. Гнев матросов справедлив и исторически обоснован. Но нам бы хотелось, чтобы гнев был направлен в интересах революции. Ведь вы понимаете, что не все офицеры готовы служить врагам революции. Среди них есть выходцы из демократической среды, преисполненные сочувствия к страданиям угнетенных!

Островской стоило немалого труда оставаться в рамках беседы — ораторские позывы заставляли голос срываться, а язык составлять патетические фразы.

— Мы предлагаем вам союз, лейтенант Берестов! Ради торжества мировой революции!