Возвращение из Трапезунда

— Шансы всегда есть, — буркнул Оспенский.

— Разве можно им доверять? — удивился Елисей Евсеевич. — Если так рассуждать, то мы можем просто лишиться такого человека.

Андрею хотелось надеяться, и он боялся надеяться на то, что в голове Елисея Евсеевича родился какой-то спасительный план. Вся неприязнь Андрея к нему мгновенно испарилась.

— Интересно, а как вы его спасете? — спросил Оспенский.

— А как бы вы спасли?

— Я бы молился, — сказал Оспенский.

— А я думал, — сказал Елисей. Он наклонился ниже, и Андрей тоже наклонил голову. — Как все гениальное, мой выход прост. Сейчас придут за мной — они освобождают тюрьму от лишних ртов. Они придут за мной, и вы, Андрюша, отзоветесь на мое имя.

— Почему?

— Потому что они выкинут вас на улицу. Кому нужен торговый агент Елисей Мученик?

— А если они постановили сегодня шлепать торговых агентов? — спросил Оспенский.

— Не говорите глупостей! Торговых агентов сажают в тюрьмы и даже бьют, но их никогда не расстреливают.

Андрей молчал. Спасение, забрезжившее рядом, было слишком невероятным.

— А какой вам в этом смысл? — спросил Оспенский.

— Прямой, — сказал Елисей Евсеевич. — Я помогаю молодому человеку и доставляю радость его семье.

— Ага, вы еще намерены и сами остаться в живых!

— Неужели я похож на самоубийцу?

— Но когда вас выведут на расстрел под именем Берестова, как вы намерены выкрутиться?

— А вот вы посмотрите! Я подниму такой крик, что из-за российской расхлябанности матросы собираются под видом офицера расстреливать бедных евреев. Вы взгляните на мой профиль — неужели кто-нибудь может принять меня за офицера? Поверьте моему слову: матросню легче всего брать за горло. Это — на случай, если Берестова вызовут первым.

— А если первым вызовут Мученика? — спросил Оспенский.

— Тогда Андрюша уйдет, а я останусь ждать, пока всех уведут. А потом спрошу: «Господин офицер, а почему меня не вызывали?»

— Нет, — сказал Андрей, — это для вас опасно.

— Вы думаете, что я не хочу жить? Какая наивность! Я вам должен сказать, что во мне заложена такая жажда жизни, что вам и не снилось. Меня можно топить, как кутенка в сортире, а я все равно выплыву. Но пожалуйста, молодой человек, не думайте, что я все это делаю совершенно бескорыстно и только из-за ваших прекрасных глаз. Ничего подобного: будьте готовы, что в решающий момент жизни к вам в дверь постучится некто в черном и потребует долг. Вы этого не боитесь?

— Нет, что вы!

— Тогда по рукам!

— Вы все сошли с ума, — сказал Оспенский, глядя, как Андрей пожимает руку Елисею Евсеевичу. — Перед лицом вечности не дело заниматься глупыми шутками.

— Запомните, — сказал Елисей Евсеевич, — вы теперь Мученик, Елисей Евсеевич.

— Елисей Евсеевич Мученик, — послушно повторил Андрей.

— Вы живете на Нижней Николаевской в доме вдовы Петерсон. Запомнили? У них есть паспорт, к счастью, без фотографии, и когда будете уходить, обязательно его возьмите. Когда я освобожусь, я сразу отыщу вас, и мы поменяемся документами.

— Сумасшедший дом, — сказал Оспенский. Он сидел на нарах разувшись и постукивал пятками по грязному полу.

— Я думаю, этого достаточно, — удовлетворенно сказал Елисей Евсеевич. — Теперь будем ждать.

— Чего? — спросил Андрей.

— Кого вызовут первого. Хотите пари?

— Хочу, — сказал Андрей. В голове шумело, словно он выпил бокал шампанского. Мученик казался прекрасным, умным и остроумным другом. «Почему мы не встретились раньше, мне так недоставало старшего друга!»

— В наших общих интересах, — сказал Мученик, — чтобы сначала вызвали Мученика.

— Почему?

— Со мной им придется разбираться, может подняться шум — тогда наш с вами план будет погублен. Но если вас вызовут первым и сразу отпустят — тогда мы победили.

Конечно, Мученик рисковал, потому что Берестова могли счесть за офицера и расстрелять. Зато Мученика Гавен убьет наверняка.

В камере снова наступила тишина. Все ждали, что шаги остановятся у двери. Но надзиратели прошли мимо, и еще некоторое время тишина сохранялась, слушали, как открывается дверь соседней камеры…

Начали возникать голоса, шевеление — и тут снова пауза: по коридору идет молчащая, но шумная множеством шагов группа людей.

Перед дверью возник шум, возня, потом кто-то крикнул:

— Прощайте, господа! Передайте всем, что мы невиновны!

Камера молчала, будто никто не слышал.

Оспенский сделал несколько шагов к двери, хотел что-то прокричать в ответ, но остановился и понял, что опоздал, — люди в коридоре уже ушли.

Оспенский не стал возвращаться к нарам. Он так и стоял посреди камеры, руки в карманах.

Андрей молчал. Он боялся, что их заговор обнаружится и его наверняка расстреляют. Он старался думать о других вещах, о приятных, но ничего другого в голову не вмещалось. Но он так старательно заставлял себя думать о приятном, что прослушал тот решающий момент, когда дверь открылась снова. И случилось неожиданное.

— Всем на выход! — крикнул надзиратель от двери. — Хватит вам прохлаждаться. Выходи по одному.