Возвращение к истокам (СИ)

— Ты умрешь, — сказала она спокойно, будто это была обыденность. Безусловность. Неизбежная правда, которую я могла не понимать.

Я понимала.

— Зато ты выживешь. Ты и Херсир.

У меня были аргументы на любое ее возражение. Я готовилась к этому разговору слишком долго, чтобы позволить себе оступиться. Потому про себя считала секунды, когда Лив сама дойдет до нужной мысли.

Аргументы были расписаны по времени. Сейчас пришло время очередного.

— Тебе необязательно выходить, пока я не поставлю печать.

Отчаяние в ее глазах постепенно сменялось надеждой, а это уже что-то. Иногда надежда — половина победы.

— Ты не сможешь в одиночку! Твой вождь…

Она замолчала и снова отвернулась. За плечи себя обняла, будто имитировала другие, давно забытые объятия. Я еще помнила: мягкий, влажный мох, низкое небо, глубокая зелень скандинавского леса. Горячие руки на бедрах. Клубника и древесная смола.

Чужие воспоминания разбавлялись собственными, изнутри давили сожалением. Упущенными минутами, где «если бы» превращается в «определенно». В параллельной реальности, в которой я не допускала ошибок.

— Не узнает, — глухо закончила я фразу. Лив взяла с подоконника нож и крепко сжала рукоять, будто примеряясь…

…В коридоре я встретила Алису. Не знаю, может, судьба так потешалась надо мной. Я была слаба. Расстроена и на грани слез. Скорее всего, от усталости — мышцы ломило, в висках стучали отголоски сегодняшних событий, а жила ныла от напряжения. Хотелось лечь, свернуться калачиком, обнять подушку и ни о чем не думать. И уж точно не испытывать себя на прочность злыми, ядовитыми взглядами.

Странно, мы с ней никогда толком не разговаривали, но я почему-то точно знала, о чем она думает. Эмоции читались на ее лице мгновенно. Злость. Зависть. Недоумение. Отчего именно я, что во мне такого, что позволяет мне входить в ту самую комнату, куда ее так и не пустили.

Сейчас мы были в коридоре одни. Она замерла перед комнатой, которую делила с Дарлой и еще двумя защитницами, и ждала. Смотрела на меня, не отрываясь, а когда я поравнялась с ней, выплюнула:

— Надеюсь, он тебя убьет!

Имя Хаука редко произносилось в доме, будто бы все хищные, охотники и ясновидцы вдруг стали жутко суеверными и боялись, что, назвав Первого по имени, они призовут его. Глупые. Ему не нужно приглашение. Он придет сам — в назначенное время — и принесет с собой ад.

И мне вдруг стало до боли обидно, что мечта Алисы исполнится. Когда меня не станет, Эрику нужно будет утешиться, и, возможно…

Я тряхнула головой, будто стараясь избавиться от сомнений, которыми меня заразила защитница.

Потом будет потом. Без меня. Так какой толк переживать?

Я прошла мимо, не удостоив Алису ответом. Сегодня столько всего случилось, навалилось столько, что, казалось, любая незначительная мелочь может меня сломать. Нельзя поддаваться! Осталось продержаться совсем чуть-чуть. Все фигуры расставлены, план партии готов, осталось ждать, пока белые начнут нападать.

Алан мирно спал в детской, где уже нельзя было развернуться от обилия кроваток. Когда я вошла, в углу, на брошенном прямо на пол матрасе, шевельнулась девочка-альва. Я не помнила ее имени, но невольно залюбовалась: округлой пухлостью щек, аккуратным носиком, русой прядью, которая прилипла к высокому лбу. Рядом сопел мальчик лет семи — застывший между детством и отрочеством, не перешагнув эту хрупкую грань. Малыши скади, хегни, альва. Дима и Майя, прикорнувшие в одежде на разложенном диванчике. Алан… Пухлые пальчики, светлый пушок на голове, ямочка на подбородке. Такой родной, близкий запах — я его ни с чем не спутаю! И в груди щемит, когда пальцы касаются бархатистой кожи его щеки.

Эти дети не заслужили смерти. А значит, я все делаю правильно.

Движение за спиной заставило вздрогнуть. Я знала, что дом защищен — Эрик с Гектором постарались, и даже Гарди похвалил защиту — однако, все равно боялась. Дергалась. Оборачивалась на звук. А потом долго ругала себя за трусливость. Ведь если сейчас я трушу от каждого резкого движения и звука, то что будет, когда мне придется…

— Я не позволю ему погибнуть.

Голос низкий, хриплый. Обещание, которое не воспринимается всерьез. Мы все друг другу что-то обещаем, но не потому, что действительно думаем то, что говорим, а чтобы не сойти с ума окончательно. Продержаться очередной день.

Потому я отвечаю кивком:

— Не позволишь.

И улыбка — ненастоящая, а лишь тень ее, призрак настоящей улыбки.

Объятия тоже не кажутся реальными. Чувствую себя актером на сцене. Свет софитов в глаза, я не вижу зрителя, но знаю, что он там, в зале, смотрит… Судорожно вспоминаю текст доверенной мне роли, четко отрепетированным движением поправляю волосы и… обнимаю в ответ.

— Извини, я был… козлом.

Признание сбивает с толку. И следующая реплика из написанного невесть кем сценария вылетает из головы. Потому я просто стою и слушаю. Сбитое свое дыхание. Отголоски пульса в ушах. Тихое сопение Алана. И шорох одежды Эрика, которая сминается, когда он поднимает руку, чтобы погладить меня по лицу.

— Где мы? — спрашиваю скорее у себя, чем у него.