Возвращение к лисьей норе

— С Лойзой Бартиком. Ведь все-таки он был неплохим человеком. И тогда, в Феврале, был вместе с нами. Помнишь?

— Не беспокойся. — Житный улыбнулся. — Такие, как он, низко не падают. Получит какой-нибудь пост помельче. Посла, например. И наверняка в Швейцарии.

— А его сын? — Забыв о своей ненависти к избалованному этому барчуку, он помнил сейчас одно: как нежно Бартик относился к своему сыну. — Его арестовали?

— Зачем? Он уже неделю работает в нашем торговом представительстве в Югославии.

— Как это?..

— Ты не все знаешь, Гонза. Использовав все силы и средства, которыми ты просто не мог располагать, мы провели срочное дорасследование твоего дела. И выяснили ряд деталей, до которых ты не имел возможности докопаться. Главный виновник всего — управляющий замка. Он стрелял из того ружья, он устраивал пьянки и всякие беззакония в замке. Это он соблазнял некоторых наших наивных представителей власти, устраивая все эти гадости в своих корыстных целях — ну, чтобы иметь какие-то выгоды для своего района. Он арестован, во всем признался. Он будет строго, очень строго наказан. В этом и кроется тайна твоего дела «Замок». Сын зампреда — негодяй и хулиган, но он невиновен.

— Но это же ложь!

— Ты обязан этому верить. Не имеешь права сомневаться в истинности нашего расследования. Как, впрочем, и мы не сомневались в твоей честности. Оставь подозрения. И помни: не имеем мы права допустить беспорядки, развал всего, за что боролись.

— А за что же мы, собственно, боролись? — спросил Земан и встал.

— Погоди! — задержал его Житный и, взяв со стола какую-то бумагу, подал Земану. — Когда будет время, заполни и отправь по инстанциям. Можешь не торопиться. Пока.

— Что это?

— Рапорт о выходе в отставку, формуляр о пенсии в связи с выслугой лет. Я хотел бы сам это подписать и попросить для тебя самую высокую пенсию, какая только может быть. Пусть даже в порядке исключения. Ты заслужил. А что будет со мной, еще не знаю. Центральный Комитет дал указание строго разобраться со всеми, кто бывал в замке. Два-три раза я там тоже был. Но с вертолета никогда не стрелял. Поверь мне.

— Пенсия? — ошеломленно спросил Земан. — Почему?

— Так ведь годы…

— Но и опыт! Я здоров, у меня еще достаточно сил и желания работать…

— Твой близкий родственник остался за границей. У тебя в семье эмигрант. Ты ведь знаешь инструкции.

— Но до сих пор это не мешало.

— Ты сам ликвидировал высокого государственного деятеля, единственного, кто за тебя поручился и оберегал тебя… Вот так-то.

32

Иван — дезертир? Нет, нет, невозможно! Это какое-то трагическое недоразумение, ошибка, скоро все разъяснится, горячо убеждал он офицеров госбезопасности, с которыми ехал в их служебном автомобиле.

Те вежливо и сочувственно кивали, но по лицам было видно, что не верят.

Земан вдруг подумал, а сколько раз он вот так же выслушивал уверения людей, заступавшихся за нарушителей закона. Ведь он тоже не придавал значения их словам, ибо решающими для него были факты. И вина, которую он хотел и обязан был доказать. Никогда не позволил он себе впасть в сентиментальность. А вот теперь своей сентиментальностью пытался воздействовать на других. Понимая это, он, тем не менее, не мог остановиться: внук был слишком дорог ему.

В кабинете командира части они встретились еще с одним офицером, капитаном, по всей вероятности, из военной контрразведки, ему и поручили беседу с Земаном.

— А раньше вы знали, что ваш внук ненавидит социалистический строй? — спросил капитан.

Он был болезненно худ, форма на нем висела, словно с чужого плеча. Пылающие глаза, строгий и пронзительный, как у иезуита, взгляд показался Земану неприятным, а вопрос привел его в шоковое состояние.

— Иван? Ненавидит? Вот уж глупости!

— И все же причина для этого у него была.

— Какая? И я, и его мать — патриоты. Преданность республике я доказал всей своей жизнью. Иван не слышал от нас ни одного плохого слова о нашей стране и ее государственном устройстве. Да и проблем у него никаких не было — он имел все, что нужно. И хорошие перспективы. Он всегда верил нам на слово.

— Но ведь на него оказывали влияние не только вы.

— А кто еще? Школа? Друзья? Что-то не припомню, чтобы…

— Его отец! — перебил капитан.

Земан знал, что без напоминания об этом не обойдется, и все же аргумент неожиданно больно ударил его. Сухарь, подумал он, бесчувственный солдафон, для которого существуют лишь факты и служебные характеристики… Чем-то похож и на меня, когда я так же вот бескомпромиссно стоял против Бартика.

— Со своим отцом Иван контактов не поддерживал, да и не помнит его. Он ушел от нас…

— Эмигрировал на Запад, — холодно поправил контрразведчик.

— Он ушел, когда Иван был еще совсем ребенком. При Иване мы никогда о нем не говорили, да и мальчик не хотел о нем слышать.

— Вы в этом уверены?