Возвращение к любви

— А Лионора, моя сестрица, хвалила вас, будто вы — всезнающий, что нет в душе человеческой такого тайного уголка, в который вы не сумели бы проникнуть.

Мога покачал головой: вот уж нет. И внезапно, словно разгадав улыбку лесничего, с любопытством спросил:

— Элеонора здесь была?

— Была, — ответил Штефан после минутного колебания. — Хотел разбудить вас, да она не позволила. Пусть спит, говорит, очень устал. Я не спорил. Женщинам в таких делах порой виднее. Как лесникам в дебрях.

— Жаль, надо было разбудить! — вздохнул Мога.

— Не было никакой возможности, Максим Дмитриевич. Встала в дверях и не пускала. Да не велела еще говорить вам, что приезжала. Но вы спросили, и мне теперь кажется, что во сне почувствовали ее приход.

— Может быть… Ибо мне приснилась мама, — с просветленным лицом молвил Максим. — Принесла мне белого хлеба, свежего, велела поесть вместе с Лионорой… Так и назвала ее Лионорой — мать… Странно, не так ли?

Несколько мгновений они провели молча, Максим — вернувшись в недавний сон, Штефан — размышляя о его словах. Затем лесничий принес холодные закуски, купленный в магазине хлеб, и у них состоялся полуночный ужин.

Незримая птица, шурша крыльями, пролетела над домом. Тихо шелестели вокруг деревья, баюкая свой сон. Снизу с шоссе донесся шум мотора, темную завесу ночи прорезала сверкающая полоса, отливающая живым серебром и приближавшаяся к кордону. И вдруг исчезла. Словно прекрасный сон, обрывающийся в самое волнующее мгновение. Такими показались вдруг Максиму и его отношения с Элеонорой.

Уходя, он посоветовал:

— Вам бы взять в помощники Антона Хэцашу. Работящего, честного человека. Под мою ответственность.

— Будто я его не знаю, Максим Дмитриевич! Но этого греха на душу не возьму. — Штефан прижал руки к груди, словно прося прощения. — Взять на работу его — с его-то слабым сердцем? Упадет еще где-нибудь в чаще да там и останется…

Мога посмотрел на него с тревогой:

— Неужто он так плох?

— Война покалечила, Максим Дмитриевич, война. Не видеть бы ее ни правнукам нашим, ни внукам правнуков!

В глубокой ночи голос лесничего прозвучал жестко, словно заповедь. Ему, подобно Хэцашу, тоже довелось испытать ужасы войны.

6

Аксентий Трестиоарэ не приехал в Селиште по той простой причине, что для него это не было совещанием, созванным по положенной форме, а по простому телефонному звонку, который, по его мнению, ни к чему не обязывал его. Тем более что встреча состоялась в саду близ Селиште, куда люди приезжали обычно для того, чтобы приятно провести время. А он, Аксентий Трестиоарэ, был очень занят, не мог оставить совхоз без хозяина. Это был один из тех руководителей, которые полагают, что в их отсутствие другие непременно станут отлынивать от дела и, даже работая, будут делать совсем не то, что нужно.

С утра до вечера Трестиоарэ носился по селу, по виноградникам, нигде особенно не задерживаясь, подгоняемый мыслью, что уж в соседней-то бригаде что-нибудь обязательно не в порядке и его присутствие там просто необходимо. Поэтому частенько беседовал с людьми или давал указания, не выходя из машины. Со временем люди привыкли к такому «руководству с колес», как говорили в Зоренах, слушали директора без возражений, а после его отъезда спокойно возвращались к своим делам.

Таким образом, полагая как обычно, что его ждут гораздо более важные проблемы, в действительности всегда решавшиеся без него, Трестиоарэ в тот вечер в Селиште не поехал. А под вечер встретился с Виктором Станчу, который по дороге домой остановился в Зоренах. Несколько дней назад Трестиоарэ «добыл» партию стеклянных труб для винзавода. Станчу об этом узнал и теперь хотел получить более точную информацию: где он их достал, сколько заплатил. Наступал сезон виноделия, и Станчу хотел обеспечить себя надежным резервом. «Я получил это в «Сельхозтехнике», — только и сказал ему Трестиоарэ.

Станчу не стал настаивать, зная, как он скуп на слова. Поговорили о том, о сем, и Станчу ввел его в курс всего, о чем говорилось в Селиште. И словно между прочим, как о чем-то разумеющемся, поведал, что он, Трестиоарэ, подвергся критике за то, что не восстановил пятьдесят пять вымерзших гектаров алеппо.

Назавтра около восьми утра, бросив на сей раз совхозные дела, Трестиоарэ предстал перед Максимом Могой и, едва поздоровавшись, сразу перешел в наступление.

— У меня нет времени на долгие споры, товарищ генеральный директор. Я очень занят. Но приехал к вам…

— Очень хорошо сделали, что приехали! Хотел уже послать вам особое приглашение. — Мога произнес это спокойным тоном, что несколько сбило Трестиоарэ с толку.