Возвращение к любви

— А если Анна не в силах вернуться к их любви? Можешь ли ты понять? Это вовсе не так легко.

И он начал вдруг рассказывать Валентине о своей любви. Максим был уверен, что Валя-Валентина его поймет, и чем больше говорил, тем явственнее чувствовал волнующее присутствие Элеоноры, видел ее рядом, словно во плоти, будто она пришла, чтобы подтвердить его слова. Так что когда дверь в кухню с шумом отворилась, Максим вздрогнул, не вошла ли действительно Элеонора?

— Вы совсем забыли о нас, не так ли?

Вошедшим был Михаил Лянка. Валя вручила ему поднос с хлебом.

— Пошли, — сказала она, заговорщически улыбнувшись Моге. — Поговорим еще позже, вечерком.

6

После обеда Максим Мога направился на кладбище. Ожидал увидеть заросшую бурьяном могилу — он не был здесь с весны. И был удивлен: в оградке — чисто, ни травинки. В голове могилы, возле деревянного креста, на котором было выжжено имя матери, вырос розовый куст. Три крупных ярко-красных цветка склонили свои лепестки над невысокой насыпью. Здесь же рос куст сирени и целая россыпь касатиков — обычных обитателей кладбищ. «Валя заботится», — решил Мога и не ошибся.

Суждено ли ему когда-нибудь прийти вместе с Элеонорой на могилу мамы, как пришел он сегодня со своей болью в душе?

С этой мыслью Максим возвратился в село. И пошел прямо к старому Жувалэ. Мастер совсем уже выздоровел после операции, которую ему сделала Валентина Рареш. Он опять работал, но на крыши уже не забирался. Максим Мога застал его вырезавшим столб для веранды. И тоже порадовался тому, что старик опять на ногах. Сообщил свою просьбу: если тот может и есть у него на то время, сделать памятник для могилы матери. «Каким его сделать?» — спросил Жувалэ. «Каким посчитаешь нужным. За тобою — искусство, за мною — оплата». Жувалэ посмотрел на него с упреком: «О какой оплате речь? Я обязан вам жизнью. Когда я лежал при смерти, вы подняли всех на ноги и спасли меня».

— А вы все один, Максим Дмитриевич? — поинтересовался затем мастер. Он принес из сада большие спелые абрикосы, с одной стороны — румяные, с другой — золотистые. Мога взял один, откусил от него — плод оказался сладким и ароматным, такой тонкий запах и стоял вчера в комнате Элеоноры.

— Один, как всегда, — отвечал он, думая о ней. — В юности не позаботился, а теперь уже и нелегко найти подругу жизни.

— Что и говорить! — согласно кивнул старик. — После того, как моя старуха преставилась, привел я, было, в дом одну. Да вы об этом, наверно, знаете. Я в ту пору закладывал за воротник, она тоже не отказывалась от чарки. Да и сварливой была — не приведи господь… Так что жизни мне с нею не было, пришлось отправить, откуда пришла. Чем держать скорпиониху в доме…

Максим Мога слушал старого мастера и думал о том, что ему посчастливилось встретить женщину исключительного душевного благородства, и вот не сумел ее удержать. Оставил ее в одиночестве, в душевном смятении. В тот памятный вечер, уезжая, не нашел ни слова, чтобы ее утешить. Будто вышел из пустого дома. Может быть, в те мгновения искренности ей захотелось побыть одной, получше разобраться в том, что творилось в ее душе. С тех пор миновали уже целый день и целая ночь. Прошла целая вечность!

Максим простился с Жувалэ, условившись, что через месяц приедет снова — осмотреть памятник.

Оставаться более в Стэнкуце было незачем. Он повидал друзей, побывал на могиле матери и мог уезжать. К чему оставаться до завтрашнего полудня? Душевная жажда, заставившая пуститься в путь, была утолена, настало время возвращения. Максим вернулся к дому Лянки — проститься с его женой. Благодарно поцеловал ей руку и сказал, как истинной сестре:

— Поклон тебе, сестрица, за заботу о маминой могиле.

Валя не стала его задерживать, хотя хотела бы, чтобы он подольше у них погостил. Ведь даже разговор, начатый в тот день, остался у них незаконченным. Но она хорошо знала Максима: если уж он решил ехать, значит у него на то была серьезная причина.

В Пояну Мога прибыл к сумеркам. Велел Ионикэ ехать прямо к дирекции; затем наказал наутро же отправляться в Ланкуцу, чтобы привезти Анну Флоря. В понедельник шофер мог отдохнуть.

Мога торопливо набрал номер станции и потребовал срочно связать его с Боуренами, с директором совхоза. «Буду ждать у телефона», — предупредил он при том. Несколько мгновений спустя в трубке послышался еще простуженный голос Элеоноры:

— Фуртунэ у телефона, — Так отвечала она обычно, и Мога однажды на это отозвался: — Всегда рад такой фуртунэ — подобной буре. Теперь, однако, после недолгой паузы Максим коротко произнес:

— Добрый вечер. Беспокоит Мога.

Мгновенное молчание. Затем голос Элеоноры оживился, зазвучал яснее, и до него отчетливо донеслось:

— Ты уже приехал?

— Торопился вовсю домой. Как ты себя чувствуешь?

— Гораздо лучше. Температура упала. Мне удалось найти следы цистерны, той самой. Расскажу, что с ней произошло, только не по телефону.

— Когда же? — в нетерпении спросил Мога, готовый хоть в ту минуту без отлагательства помчаться в Боурены.