Возвращение к любви

Пишите плохо.
Отстойно.
Пишите ужасно.
Отвратительно.
Пугающе жутко.
Как будто вам все равно.
Отключите внутреннего редактора.
И позвольте себе писать.
Пусть слова текут.
Пусть совершаются ошибки.
Сделайте что-нибудь сумасшедшее.
Напишите пятьдесят тысяч слов.
В ноябре.
Я так и сделал.
Это было здорово и безумно

, я писал тысячу шестьсотшестьдесят семь слов в день.
Оказалось, это возможно.
Но вам придется отключить внутреннего критика.
Полностью отключить его.
Просто писать.
Быстро.
Подчиняясь порыву.
С радостью.
Если не пишется, убегите ненадолго.
Вернитесь домой.
И снова пишите.
Писать невозможно научиться сразу,
как и чему-то другому.
Это ремесло, которому вы должны все время учиться.
Не видать вам Джульярдской школы[2],
если не будете трудиться.
Хотите попасть в Карнеги-Холл? Практика,
практика, практика…
…Ну или дайте большую взятку кому надо.
Как и в любом другом деле,
необходимо потратить десять
тысяч часов, чтобы стать мастером,
считает Малькольм Гладуэлл.
Поэтому пишите.
Ошибайтесь.
Записывайте свои мысли.
Откладывайте в сторону.
Пусть хорошенько промаринуются.
Только потом редактируйте.
Но не редактируйте в процессе написания,
это лишь тормозит мозговую активность.
Придумайте себе ежедневную практику,
я, например, веду блог.
И мне это нравится.
Чем больше вы пишете, тем легче вам это дается.Чем больше
поток ваших слов, тем меньше беспокойства.Ведь вы пишете не для школы, не на оценку, а просто чтобы вынести свои мысли в мир.Вы же знаете – они так и просятся в мир.
Так что не сдавайтесь. Постоянно практикуйтесь.
Пишите плохо,
пишите ужасно, пишите до полного опустошения,и, возможно,
в результате вы напишете что-то
настоящее,
по-настоящему
хорошее.

Зрители начинают аплодировать. Я кошусь на Кирстен и мальчиков: они в оцепенении смотрят на сцену.

– Твою ж мать! – потрясенно восклицает Кирстен. – Это просто обалденно! Невероятно!

– Уилл, почему ты нас раньше сюда не водил? Это так круто! – поддерживает ее Колдер.

Не ожидал, что им так понравится. Остаток вечера они тихо сидят и внимательно слушают выступающих. Кирстен что-то строчит в тетрадке. Не знаю, что именно, но она явно увлечена своим занятием. «Надо как-нибудь дать ей почитать мои старые стихи», – думаю я.

– Следующим выступит Уилл Купер! – объявляет ведущий, и все с удивлением смотрят на меня.

– Ты будешь выступать? – спрашивает Лейк.

– Ага, – с улыбкой киваю я и иду к сцене.

Раньше я всегда нервничал перед выступлением. Какая-то часть меня, наверное, до сих пор испытывает волнение, но теперь это скорее напоминает выброс адреналина. Впервые я пришел сюда с отцом. Он всегда интересовался искусством: музыкой, поэзией, живописью, литературой – всем, чем только можно. Когда мне было пятнадцать, я впервые увидел его на сцене, и с тех пор слэмы стали моей страстью. Как же все-таки обидно, что Колдер не успел узнать его с этой стороны! Я сохранил все папины рукописи, какие смог найти, и даже пару старых картин. Когда-нибудь я отдам это все Колдеру. Но только когда он станет постарше и сможет оценить такой подарок.

Запрыгнув на сцену, я подхожу к микрофону и регулирую высоту стойки. Кроме Лейк, никто из присутствующих не поймет, о чем идет речь в моем стихотворении, – оно предназначено только для нее.

– Я прочту вам стихотворение под названием «Точка возврата»… – начинаю я.

Софиты слепят глаза. Я не вижу Лейк, но уверен, что она улыбается. Я не спешу. Хочется читать медленно, чтобы она хорошо расслышала каждое слово.