Возвращение к людям

Моя жена Ирена была в ужасе от того, как страшно я физически опустился. Она первая поняла, чем мне все это грозит. А я? Я был совершенно поглощен тем, что доставляло мне удовольствие, чтобы осознать опасность происходящего. Я ведь мог остановиться в любую минуту. Так мне казалось.

В тот период у меня не было никаких материальных затруднений. Упаковочное дело, за которое я взялся на паях со своим шурином Томом по возвращении из Милана, заняв в банке тысячу фунтов, превратилось в небольшое, но процветающее предприятие с миллионным оборотом. Я входил в правление основной компании. Когда я не пил, то уделял делу максимум внимания. Часто в мои обязанности входили встречи с нужными клиентами в ресторане, и тут, конечно, не могло обойтись без выпивки. Эта часть работы тогда была для меня особенно привлекательна.

Так прошло два года. А затем я запил по-настоящему.

Я никогда не любил пить в одиночестве. Когда я только пристрастился к пиву, мне, пожалуй, больше удовольствия доставляла сама атмосфера паба, чем содержимое моего стакана. Но, начав серьезно пить после ухода из «Вест Хэма», я уже не мог ничего делать, если с утра не выпивал. Я стал тайком приносить домой водку и прятать от Ирены, чтобы она не знала, сколько я пью. Ирена видела, как я время от времени подхожу к бару, чтобы выпить коктейль, и сердилась, говоря, что я пью слишком много. А за ее спиной я подливал в свой стакан водку, которая была спрятана в кабинете или в спальне.

Ирена считала причиной участившихся выпивок мой слишком ранний уход из футбола. Конечно, она была права. Но я бы ни за что на свете тогда не признался, что мне не хватает футбола. Пока в руках у меня стакан со спиртным, я был счастлив. Но ни с того ни с сего я вдруг впадал в глубокое уныние и, если не был пьян, становился угрюмым и замкнутым. Теперь я часто добирался домой одуревшим от выпитого, совершенно не помня, где я был и что делал. В такие жуткие минуты я создавал дома для Ирены и детей сущий ад. Сознание того, что я не могу ничего ни исправить, ни остановить, вызывало во мне дикие приступы ярости. Я бил стекла в окнах, вышибал двери, иногда даже пытался ударить Ирену. Она научилась распознавать мое состояние и знала, когда лучше не попадаться мне на дороге. Это время было для нее страшным испытанием.

Следующие два года я пил, зная, что стал алкоголиком. Пил не потому, что хотел, а потому, что не мог уже без этого обойтись. Иногда за день я выпивал не меньше шестнадцати или двадцати кружек пива, а дома добавлял еще бутылку водки. У меня вошло в привычку держать водку около кровати, чтобы, проснувшись, сразу выпить. Тогда, я знал, у меня не будут трястись руки и организм получит «завод» на весь день. В какой-то момент мы с Иреной решили, что я смогу спастись, если снова начну играть в футбол, и я сделал попытку вернуться, выступив в местном клубе «Брентвуд», а затем в «Челмсфорде». Но играл я без особой охоты и вскоре бросил эту затею, полностью отдавшись пьянству. Иногда я ошибался в расчетах, сколько мне нужно водки и где дома можно надежно припрятать бутылку, тогда рано утром я уже стоял на ступеньках местного супермаркета, дожидаясь, когда его откроют. Дождавшись, я брал корзину, бросал туда какие-нибудь продукты, будто пришел в магазин по поручению жены, а затем спешил в секцию спиртных напитков, брал пару бутылок водки и, заплатив за все, торопился домой, чтобы влить в себя наконец спиртное.

Алкоголик всегда последним признает, что он алкоголик. Два года я изо всех сил старался обмануть себя, что алкоголизм не представляет для меня никакой серьезной опасности. Что следующий раз я брошу пить.

На следующей неделе ты, Джимбо, завяжешь с выпивкой. Снова начнешь входить в форму. Будешь играть понемногу в сквош,[21] теннис, может быть, примешь участие в каком-нибудь воскресном матче. Ведь тебе всего тридцать четыре года. Брось пить и всерьез займись спортом. На следующей неделе….

Конечно, эта следующая неделя никогда не наступала. Я действительно начинал заниматься спортом. Гольф, сквош, теннис, иногда благотворительные или воскресные футбольные матчи. Но пить я продолжал, а играть был в состоянии только потому, что оправлялся после выпитого быстрее, чем большинство пьющих. Тот, кто имел возможность наблюдать тогда за моей игрой, никогда не подумал бы, что перед ним человек, который два дня подряд пил водку и пиво как воду.