Возвращение к себе (СИ)

- К вечеру отмоешься. Гарет, найди ему чистую рубашку. Потом приведешь в порядок стремена. Для начала наших с Лерном коней. Завтра Гарет тебе покажет, как чистить кольчуги. Останешься Свиненком до тех пор, пока весь доспех и ты вместе с ним не засверкаете, как солнце.

Мальчишка не заголосил, не полез целовать руки, как стоял, так и рухнул в ноги рыцарю, глядя снизу, из глубины трав, сияющими зелеными глазами. У Роберта что-то сжалось внутри, но он отвернулся, не добавив более ни слова, только махнул рукой в сторону сваленной на землю амуниции.

Народ потихоньку зашевелился, пошел по брошенным делам. Только Лерн остался беспечно сидеть у поваленного дерева.

Ну, подумаешь, Роберт мальчишку к делу приставил. А с другой стороны, Лерн уже не чаял увидеть, как старый друг и побратим оживает.

С самого начала, с их первой встречи, Лерн всегда видел Роберта в движении. Тому не сиделось на месте. Его бурная, требующая выхода, энергия, к тому же, втягивала в свои завихрения окружающих.

Для них Крестовый поход начался в небольшом бургундском городке, где встретились, отделившееся от отряда Гуго Вермандуа, копье Роберта Парижского, и лотарингцы, которыми командовал Готфрид Бульонский. Весь дальнейший путь Роберт со своим отрядом неизменно находился в авангарде. Лерну такая позиция вполне подходила.

Там они познакомились, сошлись ближе, стали друзьями. Хотя, более непохожие натуры трудно было представить. Целеустремленный, уверенный в себе и своем деле Роберт Парижский и медлительный, ленивый, всегда иронично настроенный барон Гарнье Рено де Геннегау, по прозвищу Лерн составляли странную пару.

Они шли освобождать Гроб Господень. Этим было сказано все. Жизнь разделилась на ДО и ПОСЛЕ. После будет уже совсем другая жизнь, которую, по правде сказать, никто из них себе толком не представлял, но знали определенно - она будет прекрасна.

Облаченный в кольчуги, поток веры, страсти и благородства сбегал лесами Бургундии, полями Панонии, горами Фракии к подбрюшью Европы.

Когда первое препятствие - Босфор - остался позади, и под ногами захрустели разбросанные у Никеи христианские кости, Лерн впервые подумал, что Прекрасная Мечта, которая вот-вот должна была сбыться - сбывается, но как-то не так.

ALLIOS

Третьи сутки отряд под командованием Роберта Парижского блуждал в, невесть откуда взявшихся на ровном месте, невысоких, но диких горах. Ущельица сменялись перевалами, тропы стелились под ноги, перекрещиваясь и петляя, чтобы в очередной раз завести в тупик. Люди из редких, малочисленных поселков при виде воинов Креста разбегались, а те, кто не мог убежать, не разумели франкской речи.

Придерживаясь западного направления, отряд продирался сквозь нагромождения камней и заросли в надежде встретить своих.

Ехавший в авангарде Роберт первым свернул за, поросшую мелкими пыльными кустиками, скалу. Тропа ныряла под кроны деревьев. Далеко впереди в жидкой тени угадывался валун, перед которым дорожка разбегалась надвое.

Роберт не стал торопиться: осмотрелся, прикинул что-то, подал коня назад и объявил привал. Усталые, запыленные, злые люди с проклятиями придерживали коней.

Кое-кто тут же пополз с седла, оседая прямо в слежавшуюся придорожную пыль.

По тому, как двигался Роберт, как настороженно осматривался, Лерн понял: друга что-то беспокоит. Спрашивать не стал, люди измотаны, каждое лишнее слово может стать причиной ссоры. Если впереди чисто, стоит ли усугублять?

Они вдвоем отправились в разведку. Кони едва переставляли копыта, потом вовсе остановились.

Роберт вытащил из торока шлем с бармицей и, сдернув пыльный, насквозь пропотевший капюшон, надел на голову.

Первой мыслью Лерна было, что голова графа Парижского сварится не хуже, чем в котле с кипятком. Второй - что и его собственной голове не избежать печальной участи. Если Роберт осторожничает, ему, Лерну, вдвое стоит поопаситься.

Геннегау догнал друга шагов за тридцать до развилки. По обочинам, густо разросшиеся, кусты малины и орешника прикрывали неохватные старые стволы деревьев. Тусклые, зеленые кроны смыкались над головой, образуя длинную арку.

Полдень, пыльные листья, безветрие, волнистое, душное марево - картина напоминала старый выцветший гобелен.

Дальше они поехали стремя в стремя, держа наготове удобные короткие копья.

Вокруг ни шевеления, ни звука, но тревога уже стискивала сердце, заставляя, собрать остатки сил.

Из-за камня раздался тихий вскрик, следом, вихляя, вылетела короткая, как для детского лука стрела. Она ушла круто вверх, чтобы, ударившись о сучок, упасть к ногам лошадей.

Оба рыцаря мгновенно оценили обстановку: кто бы ни сидел за камнем, в серьезные противники он не годился. Кони рванули одновременно, и через три неспешных удара сердца, закованные в броню рыцари, выгнали на тропинку сарацинского мальчика с самодельным луком в одной руке и коротким пичаком в другой. Перед ними стоял подросток лет двенадцати, в длинной серой рубахе, которую здесь называли джелябой. Ни игрушечного лука, ни ножа он не бросил.