Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

Доход от «второй премьеры» должен был пойти на военную помощь Великобритании, а потому было бы естественным, если бы на второй премьере «Унесенные ветром» представляла английская звезда — Вивьен Ли. Но Сэлзник, рассчитывая на эффект, который произвело бы появление двух лауреатов премии Академии киноискусства на сцене, объявил, что Хэтти Макданиэл также приедет в Атланту и что они с мисс Ли сыграют перед зрителями знаменитую сцену затягивания корсета Скарлетт перед барбекю в Двенадцати Дубах.

Взбешенная тем, что Сэлзник покусился на ее театральные права, Пегги дала волю своему гневу в письме к Лу: «Конечно, я могла бы подать на него в суд, и я бы сделала это, если бы не эти несчастные и ни в чем не повинные дамы из общества “Атланта помогает Великобритании”».

Ее согласие, однако, не потребовалось, поскольку Хэтти Макданиэл заявила, что в расистскую Атланту она приедет только под конвоем. Сама мисс Макданиэл, первой из черных актрис удостоенная премии Академии киноискусства, родилась в городке Уичитта, штат Канзас, а выросла в Денвере, штат Колорадо, и несмотря на то, что Сью Майрик много занималась с ней, дотошно обучая ее диалекту и повадкам южных негров, у мисс Хэтти не было никакого желания ехать в Атланту, где ей пришлось бы жить в какой-нибудь комнатенке в негритянском гетто.

На этот раз, однако, не было ни одного из тех «буйств», которые в избытке присутствовали на первой премьере. Были толпы народа, но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с прошлогодними. Вивьен Ли приехала, но на душе у нее было неспокойно: Англия воевала, а дом в Лондоне был разрушен во время немецкой бомбардировки. Через несколько дней они с Лоуренсом Оливье уже были на борту теплохода, возвращаясь в Англию, где Оливье должны были призвать на военную службу.

В день «премьеры» разразилась настоящая буря. Лил дождь, а ветер был таким сильным, что самолет мисс Ли опаздывал и Пегги пришлось самой вести прием для прессы.

Прибывающие толпы людей проходили через Гранд-портал — декорации, изображавшие фасад Тары, были уже демонтированы, — но отношение ко всему происходящему было несколько иным, чем в прошлогодний вечер настоящей премьеры. Да и сама Пегги в течение недели, предшествовавшей событию, которое кто-то из ее «непочтительных» друзей назвал «вторым пришествием», ясно видела, что энтузиазма у людей поубавилось.

Очередной приливной волны общественного интереса, которой она ожидала, на этот раз не было, но вместо облегчения Пегги испытывала нечто похожее на разочарование. Именно тогда, когда интерес к ней широкой публики стал ослабевать, противоречивость в отношении Маршей к славе стала еще более очевидной. В письме к Гершелю Брискелю Пегги почти жалобно пишет: «Мне кажется, что это война повинна в падении интереса публики ко мне, ну и, естественно, выборы отвлекли внимание». Это утверждение, похоже, говорит о том, что Пегги начинала верить, что ажиотаж вокруг «Унесенных ветром» будет вечным, и потому она была лишь слегка обижена на то, что выборы в ноябре 1940 года президента Ф. Рузвельта на беспрецедентный третий срок и угроза для Соединенных Штатов быть втянутыми в европейскую войну помешали этому. И если это было действительно так, а ее письмо к Брискелю оставляет в этом мало сомнений, то похоже, что тщеславие уже потребовало от Пегги Митчелл свою жертву.

Глава 24

Подобно Скарлетт О’Хара Пегги Митчелл теряла интерес к разговору, если не она была его предметом. С начала 1936 года и до весны 1940-го или она сама, или ее книга, или фильм по ее книге, или «мошенники», всегда готовые ее ограбить, были темой любой ее беседы или письма. И хотя это продолжалось не очень долго, она весьма неохотно расставалась с этим периодом своей жизни.

В июле 1941 года Д. Бретт прислал ей письмо, в котором спрашивал, не согласится ли она войти в число тех двадцати пяти писателей, которые уже дали согласие написать несколько слов для сборника, доход от которого поступит в фонд возрождения искусств «Американский путь». В ответ Пегги отправила Бретту несколько страниц с вопросами, касающимися в основном того, кто стоит за этой организацией и кто еще войдет в эту компанию, поскольку, по ее словам, она не хотела бы «проснуться в одной постели с пятью обозревателями-пьяницами», однако в конце призналась, что с момента получения его письма была просто не в состоянии придумать ничего, что можно было бы изложить на бумаге, чтобы выполнить просьбу Бретта. «Моя собственная тупость удивила даже меня, — писала Пегги, — но ведь в течение четырех лет я не только ничего не писала, но даже не думала о писательстве. Как будто специально все сложилось так, чтобы вытеснить любые мысли из моей головы».

«Нет!» — таков был ее окончательный ответ на предложение Бретта. Она чувствует, что заржавела.