Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

Перемены подкрались незаметно, но неумолимо — как это обычно бывает, когда человек стареет. Бесподобная смесь южной красавицы, мальчишки-сорванца и острой на язык женщины всегда составляла основу личности Пегги. Причем первые две составляющие затмевали в ней третью, делая Пегги очаровательной. Но в сорок шесть кокетка и сорванец исчезли…

Глава 27

Энн Линдберг как-то сказала, что слава это разновидность смерти. И в случае с Пегги это было именно так. Ведь начиная с лета 1936 года, когда роман «Унесенные ветром» вышел в свет и слава буквально обрушилась на тихий мир Маршей, вся энергия Пегги уходила на защиту от издержек этой славы и борьбу с ее соблазнами. Она так твердо решила, что слава не должна изменить привычного течения ее жизни, и так твердо придерживалась этого решения, что в конечном счете остановилась в своем эмоциональном и интеллектуальном развитии со времени публикации романа, а что это, как не разновидность смерти?

Время, которое могло бы быть отдано написанию новой книги или по крайней мере обдумыванию новых замыслов, тратилось на бесполезную переписку с тысячами совершенно незнакомых людей, в которой затрагивалось лишь две темы: роман «Унесенные ветром» и скрупулезная защита ее авторских прав.

Нельзя утверждать, что, не имей ее роман такого успеха, Пегги написала бы вторую книгу или что-нибудь еще в этом роде. Но она могла бы быть, по крайней мере, счастливой женщиной. Читая ее личные письма к Грэнберри, Давди, Брискелю, Лу Коул и Джинни Моррис, так же, как и письма Джона к сестре, поражаешься той неудовлетворенности, которой веет с их страниц. Радость — редкое явление в этих письмах, и если она проявляется, то, как правило, по мелочам: буйная вечеринка атлантских газетчиков, загнанный в угол «мошенник», южанин, которому понравилась ее книга…

Есть в этих письмах и глубокая любовь Пегги к Джорджии, к Атланте — городу, где она родилась. Но даже эти чувства не были живыми, сегодняшними: они зародились в ней давно, еще в детстве — до рузвельтовского «нового курса», до «Унесенных ветром», до брака с Джоном и брака с Редом Апшоу. Зародились однажды и навсегда.

Однако похоже, что в чувствах, которые испытывала Пегги к Атланте, были не только любовь и восхищение ее историей, но и своего рода вызов, желание доказать всем — и особенно леди из Молодежной лиги, — что они были не правы, в свое время отвергая ее. Теперь, когда вся Атланта, включая и дам-патронесс лиги, была у ее ног, Пегги предпочла оставаться пусть на виду, но на расстоянии. И было в этом выборе что-то похожее на справедливое возмездие обществу с ее стороны.

Ведь за исключением Медоры и позднее Алена Тейлора, дружба с которым восходит к ее репортерским дням, все лучшие друзья Пегги жили за пределами Атланты. Да, конечно, она любила Августу и ее мужа Ли Эдвардса, как любила и Стефенса, но она не часто искала встреч с ними, чтобы просто «пообщаться». Да и своих новых друзей она, как правило, в Атланту не приглашала, предпочитая сама ездить к ним. Необычайно преданная отцу, Пегги, тем не менее, каждое Рождество проводила вдали от него.

Печальная нота звучит и в письмах Джона Марша. В них он совсем не тот Джон, который посвятил себя, в сущности, скромному образу жизни в Атланте и работе в «Джорджия Пауэр». Создается впечатление, что он просто решил: любое изменение в их образе жизни будет расценено окружающими как попытка «надеть цилиндр», что, по мнению Джона, могло бы существенно навредить сложившемуся в обществе образу Пегги. Вот почему слава Пегги была своего рода смертью и для Джона, ибо она не только потребовала от него напряжения всех физических сил, но и положила конец его собственным мечтам и стремлениям.

Опасаясь возможных пересудов, Джон и подумать не мог оставить работу под любым предлогом, кроме слабого здоровья. Хотя еще в 1936 году понял, что в фирме «Джорджия Пауэр» он достиг потолка своей карьеры. Тогда же ему предложили должность в железнодорожной компании с перспективой дальнейшего роста. Но в это время роман «Унесенные ветром» выходит в свет и интересы Джона отходят на второй план.

В 1948 году поток писем от поклонников романа сократился до размеров ручейка, хотя с начала войны не было дня, чтобы где-нибудь не демонстрировался фильм или не выходила бы из печати книга. Все дело в том, что, возможно, под влиянием войны случилась удивительная вещь: и фильм, и книга стали легендами при жизни одного поколения, и, наверное, поэтому новые поколения зрителей и читателей были убеждены, что и сам автор «Унесенных ветром» должен быть личностью легендарной. И что даже если он еще и жив, то уж наверняка ужасно стар.

Списки бестселлеров были заполнены книгами о войне и о тех, кто выжил. Вновь возросшую сразу после войны популярность романа Маргарет Митчелл сведущие в литературе люди относили за счет его созвучности переживаемому миром периоду — войне и ее последствиям. Хотя при этом многие читатели были убеждены, что книга написана женщиной, жившей в XIX веке.