Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

На следующий день Пегги посылает Лэтему любезное письмо, в котором целую страницу посвящает своему «другу из друзей» — атлантскому журналисту Эммануэлю Спельгроу и его книге, прежде чем перейти, наконец, к вопросу о судьбе собственной рукописи, в которой Лэтем, к ее великому изумлению, сумел найти хоть что-то, достойное похвалы. И далее она писала, продолжая свои саморазоблачительные признания: «Я бы совсем не удивилась, узнав, что мои поступки заставили вас осознать, что во мне нет того качества, которое присуще всем остальным писателям — и настоящим, и мнящим себя таковыми, а именно — страстной веры в то, что их произведение выше всех похвал». Ведь до сих пор никто, кроме Лэтема и Джона, который, как она шутила, «в конце концов простит ей, что бы ни случилось», не читал рукописи, и потому она была, по многим причинам, «более чем напугана» тем, что Лэтем может взять ее роман в Нью-Йорк для более внимательного прочтения.

И продолжала далее, предупреждая Лэтема, что первая глава в рукописи отсутствует совсем, а вторая и третья — «неудовлетворительны даже в набросках» и что полторы странички краткого пояснительного материала в конце первой части тоже были ею пропущены, а без этого «вся первая часть летит к черту!»

Да, части вторая и третья, в общем, неплохи, соглашалась Пегги, но там тоже не хватает короткого пояснительного раздела. Однако больше всего беспокоило ее «ужасное падение интереса и замедление темпов действия» на стыке третьей и четвертой частей, а также та путаница, которую может вызвать наличие двух вариантов главы о смерти Фрэнка Кеннеди.

И затем она перечисляет все недостатки четвертой части книги, делая вывод, что в ней не хватает политической и социальной основы, что делает роман к концу «чрезвычайно слабым». А кроме того, Пегги опасалась, что она не совсем точно изобразила мужчин-южан периода Реконструкции, представив дело так, словно одни только леди и были мужественны в те тяжелые времена, — ошибка, которую Пегги хотела бы исправить.

И, наконец, она оправдывалась по поводу наличия трех-четырех вариантов одной и той же главы в одном конверте. Они попали туда для того, объясняет Пегги, чтобы ее мужу «было удобнее сравнивать варианты и отбрасывать худшие».

А в конце письма она выражает уверенность в том, что рукопись еще заставит Лэтема пережить «ужасно трудные времена». И добавляет: «Если после прочтения рукописи вы решите, что сможете сделать из нее нечто вразумительное, тогда берите ее с собой в Нью-Йорк с моим благословением и благодарностью. Но если вдруг дальнейшее чтение убедит вас в том, что она слишком напоминает «свалку», чтобы быть понятой, то верните ее мне. Я уберу все ненужные варианты, а там, где пропущены главы, вставлю краткие описания содержания этих глав».

Эти слова невозможно истолковать превратно. Вопреки всем ее последующим утверждениям, что рукопись Лэтему она отдала под влиянием момента и что не раз потом просила его вернуть ее, Лэтем, похоже, привез рукопись Макмиллану с одобрения Пегги.

Вполне может быть, что она действительно невысоко оценивала свою работу, но ведь она могла потребовать вернуть рукопись сразу же — и, однако же, не сделала этого.

Прежде чем Пегги выбрала время, чтобы отправить письмо, в котором соглашалась на просьбу Лэтема разрешить взять ее рукопись в Нью-Йорк, от него уже успело прийти два восторженных послания, и ей пришлось добавлять постскриптум в свое неотправленное письмо. В нем она дописала, что его «ободряющие слова» были намного «полезнее для моей спины, чем все корсеты, электролечения и операции, которые прописывали мне врачи».

Так, вместе с Лэтемом, возвращающимся в Нью-Йорк, и началось это невероятное путешествие рукописи без автора и без названия, которая войдет в историю издательского дела.

Глава 14

Марши никому не сказали, что рукопись Пегги передана нью-йоркскому издателю, поскольку никто из них не верил, что книга будет принята. И пока Пегги не оставалось ничего другого, как просто перестать думать о рукописи. Лэтему был отдан ее единственный полный экземпляр. И хотя у Пегги остались, конечно, груды переписанных и забракованных страниц и черновиков, которые Бесси убрала подальше, восстановить по ним книгу в случае чего было бы чрезвычайно трудно.

У Пегги не было никакой возможности насладиться неожиданно выпавшим на ее долю досугом, когда не нужно было сидеть за рабочим столом и при этом не испытывать никаких угрызений совести. Дело в том, что через две недели после отъезда Лэтема Юджин Митчелл перенес операцию на желчном пузыре, и теперь Пегги дни напролет проводила сначала в госпитале, а потом в доме на Персиковой улице, ухаживая за отцом, поскольку у Кэрри Лу, жены Стефенса, было на руках двое маленьких мальчиков и она не могла уделять свекру много времени.

В мае Пегги вновь попала в аварию, почти в то же самое время, что и в прошлом году. Она была одна в машине и притом «такая уставшая», как говорила сама Пегги, «как гончая в конце охоты», а ее нога по-прежнему доставляла ей массу неудобств.