Возвращение к Высоцкому

Позже мы с Пашей реже виделись: у него своя жизнь, свои личные дела. Но еще одно важное обстоятельство: Паша был примером человека, который вылечился от того, от чего почти никто не мог вылечиться. Пашей гордились врачи. И каждый раз, когда Володя задумывался, сможет ли сам остановиться, он говорил: «Ну, ничего. Есть врачи, есть Паша. Его вылечили, и я тоже…»

Записывал ли Паша Володю? Володя записывался у кого угодно, если был хороший магнитофон.

Интересно, куда после смерти Паши делся его архив? Говорят, его привезли в Союз. Там могут быть какие-то Володины рукописи. Я допускаю, что когда Паша водил нас в «Эрмитаж», Володя оставил ему рукописи. Все может быть…

А есть какие-то песни, которые еще никому не известны?

«В тюрьме Таганской нас стало мало…» Эту песню никто, кроме меня, не помнит…

В тюрьме Таганской нас стало мало —
Вести по-бабски нам не пристало.
Вчера я подстаканником
По темечку по белому
Употребил охранника —
Ну что он, сука, делает?!

А недавно существование этой песни подтвердил Таривердиев… Да, она была написана для фильма «Последний жулик». Просто ищут не там, где надо, каждый роет свой ход, вместо того чтобы объединиться. Текст записан моей рукой, моим почерком, а доказывать Володино авторство я не собираюсь.

Главное, чтоб сохранилось…

Да не это главное. Если бы это было на уровне «Охоты на волков» и «Штрафных батальонов» — это было бы живо, Володя бы это пел.

Еще один традиционный вопрос: Высоцкий и Любимов.

Я думаю, Володя никого так не любил, как Любимова, но и ненавидел его по временам страшно. Свидетельство тому — две песни, Любимову посвященные. Кроме песен, которые ему посвящены и общенародно известны, есть еще две — об их взаимоотношениях. Это — «А тот, который во мне сидит» («Я — «Як»-истребитель») и «Иноходец». У них были очень острые конфликты — те, что бывают между самыми близкими людьми. Я не очень люблю Вознесенского как поэта и как воспоминателя, но его «Песня акына» (Дай мне, Господь, второго) для меня — про Володю и Колю, вернее, про Колю и Володю. Губенко старше года на два, на три, но он свою актерскую манеру довел до совершенства раньше, чем Володя. И вообще, Губенко из породы людей огромной воли и огромной самодисциплины, тех, которые строят себя стремительно и энергично — по раз и навсегда задуманному плану. Он уже к моменту знакомства с Володей имел свою музыкальную манеру исполнения стихов, умел ходить по проволоке, скакать на лошади, стоя на седле. И его актерская манера в моменты выхода на шикарный актерский темперамент — тоже у него была готова. Все это он делал уже в институте. В «Карьере Артура Уи» он сделал образ Гитлера на том уровне, на каком он делал его потом на Таганке. И эстафету принял Володя, внешний рисунок роли Володя полностью взял у Губенко, не меняя спектакля, не переделывая его на себя. Володе впору было то, что делал Губенко. Все трое Любимов, Губенко и Высоцкий — они родились друг для друга, их свело время. Этого театра не было бы, если бы им не удалось встретиться. Был бы какой-то другой театр. И эти Колины неприятности: закончил институт — московской прописки нет. Я даже не знаю, получил ли он диплом в тот год, когда закончил институт, — там были какие-то сложности. И Володя со своей трудовой книжкой, которая сгорела на столе в пепельнице у Любимова. Да, Юрий Петрович ее сжег и завел новую. Вот так Трудовая книжка у Высоцкого начинается с Театра на Таганке.

Был интересный случай с песней «Я — «Як»-истребитель». Володя написал ее прямо после разговора с Юрием Петровичем, причем разговор был очень хорошим. Может быть, какое-то раздражение на жесткость режиссуры, на жесткие требования было, а тогда… откуда-то они возвращались, с какого-то обсуждения? Тогда Любимова без конца таскали он не вылезал из райкома и из управления культуры, и, естественно, нигде «спасибо» не говорили, а как раз наоборот. Откуда-то они шли. Сначала Володя провожал Юрия Петровича, потом тот его: долго-долго они ходили пешком. Володя вернулся домой в таком восторге — до эйфории! Изображал, как Любимов ему рассказывал про одного человека, потом про другого — по свежим следам. Кто и как себя ведет, кто с чем приходит, как при этом ведут себя таганские актеры. Как Зина Славина лезла на дерево, чтобы подглядывать, как она подкладывала Юрию Петровичу карточных королей с выколотыми глазами — чтобы ему одолеть всех этих чиновников. И Зинины заговоры смешные, что-то типа «Иголка в сердце и в печень за злые речи». Сейчас не вспомню, а Володя помнил.

Людмила Владимировна, давайте вернемся назад, в начало шестидесятых, на Большой Каретный. Расскажите о Левоне Суреновиче Кочаряне.