Возвращение к Высоцкому

К ранним блатным песням Володи отношение разное, не все их принимают. Я же их очень высоко ценю. В Ленинграде живет один мой родственник. Я ему дал в свое время переписать так называемую «золотую пленку» (мы уже тогда ее так называли) — записи первых Володиных песен на нашем первом магнитофоне «Спалис». На этом магнитофоне и были записаны все первые песни Володи. Тогда он пел иначе, чем позже, — у него еще не было хрипоты, многие песни иначе звучали, во многих были совершенно другие куплеты. Это все было записано тогда и переписывалось только два раза. Так вот ленинградский родственник позвонил мне три года назад и сказал: «Слушай, помнишь, ты мне давал пленку? Она у меня так и хранится с тех пор». Я сказал: «Береги ее, я приеду». Когда я приехал, его не было в Ленинграде. Он по роду своей работы уезжает в трех-четырехмесячные командировки. Потом это как-то замоталось, у меня так и не дошли руки. А там есть песни, которых нет ни у кого.

Смерть Володи объединила людей самых разных. Сначала казалось, что образовалось такое же, как прежде, только новое братство — все горели желанием что-то сделать для увековечения его памяти, когда все стали собирать его записи. Как и многое в жизни, это оказалось иллюзорным… Но все же многое удалось сделать — удалось собрать довольно полную фонотеку, собрать и сохранить его литературный архив, фотоархив. Но и в этой довольно полной фонотеке нет «золотой пленки»…

Володя в короткий срок успел сделать то, что другие делали годами и десятилетиями, а теперь говорят: «Ах, как несчастливо сложилась его судьба!» Почему же несчастливо? Когда говорят, что у Володи была трудная, несчастливая биография — тошно слушать. Жизнь у него была трудная, но ведь это входит в «условия игры». Потому что жизнь — это вообще не самый лучезарный процесс. У него была нормальная жизнь, а в последние годы — невероятно счастливая. Он очень многое успел сделать, он был безмерно любим народом. Все эти разговоры: «Ах, мешали, ах, не давали!» — пустопорожние. Ну мешали, ну не давали. Но это же в порядке вещей для истинного поэта.

Сейчас идут разговоры о том, что в наше время Высоцкий получал бы звания и премии… Да, официальное признание — почести и награды — меняют и даже ломают людей. Но с Володей этого бы не произошло. Уверен, что у него наверняка появились бы смешные песни про очереди за водкой, злые песни о тех, кто так быстро «перестроился», о дамочках-патронессах на разных уровнях. Ведь множество людей, которые когда-то, как пресс, давили все живое, теперь — активные сторонники перестройки… Я убежден, что Высоцкий — будь он жив — Государственной премии не получил бы. Художник устроен таким образом, что в самом идеальном обществе он будет чувствовать себя в какой-то степени изгоем. Воистину, дай ему линованную бумагу — он будет писать на ней поперек.

Володя очень много работал. Очень много. Были у него потрясающие устные рассказы, которые, к сожалению, теперь потеряны. Все это сочинялось и для себя, к каким-то годовщинам, и все это было невероятно интересно. Может быть, на «золотой пленке» частично что-то из них записано. Есть много автографов Володи на билетах, на наклейках от бутылок, на сигаретных пачках — это строчки стихов, какие-то заметки, иногда отдельные слова.

Счастливой была судьба Володи еще и потому, что он был при жизни признан всей страной. Если бы он захотел, он бы мог совершить революцию (небольшую, в городском масштабе или в республиканском), за ним наверняка пошли бы люди — под властью его обаяния и таланта. И в любви он был счастлив. Влюбившись, по сути дела, почти в детстве во французскую актрису (даже помню, как это было — все мы были тогда влюблены в «колдунью»), он стал ее мужем. Это сыграло колоссальную роль в его жизни. Я глубоко убежден, что если бы не Марина, он прожил бы намного меньше и намного меньше успел бы сделать. А эти заграничные периоды, скажем, Акапулько, Туамоту, были периодами очень интенсивного творчества. Сохранилось много стихов, написанных на бланках зарубежных отелей. Ему там очень хорошо работалось, потому что очень хотелось скорее вернуться и проверить все это на людях…

На мой взгляд, каждый художник, если пишет что-то всерьез, никогда не пишет «вообще» — вообще для народа, вообще для человечества, он всегда пишет в точный адрес, в адрес одного-двух-трех близких людей. Для себя, естественно, но и для близких людей, мнение которых для него важно и очень значительно.