Возвращение Каина

И вот возвращаясь в такую пору домой, Аристарх Павлович увидел в Дендрарии человека, смело и как-то странно гуляющего под потоками мерзости. Он решил, что это забрел какой-то пьяный, сбившийся с дороги, остановился, чтобы спросить, нужна ли помощь, и неожиданно узнал Николая Николаевича Безручкина. Сосед шатался между деревьями, невзирая на небо, и что-то глухо мычал. Его плащ, непокрытая голова и лицо — все было в вороньем помете. Неподалеку, уткнувшись в дерево и вздыбив исковерканный капот, стоял «форд» с открытой дверцей. Аристарх Павлович неожиданно подумал, что случилось несчастье.

— Николай Николаевич? — окликнул он. — С тобой все в порядке?

Безручкин увидел соседа и заулыбался, раскинул руки, словно хотел обнять.

— А! Палыч!.. Теперь у меня все в порядке! Я теперь вольный казак! Хорошо стало!..

— Ступай-ка домой, Николаич, — посоветовал Аристарх Павлович. — Посмотри, как тебя воронье уделало!

— Меня все уделали, — сказал сосед. — С ног до головы… И я тебе скажу один секрет, открою тебе одну коммерческую тайну: в дерьме жить лучше. Воняет, но приятно. Никто близко не подойдет и рукой не уцепит. Я — неприкасаемый! Зато я могу хватать кого захочу, и все меня боятся, потому что я — в дерьме.

— Что же ты напился-то? — спросил Аристарх Павлович. — Столько лет терпел…

— А ты, Палыч, не радуйся, это не из-за вас, — он погрозил пальцем. — Я непобедимый! Я как птица Феникс… А напился я потому, что бунтую.

— Против чего бунтуешь? — Говорить приходилось громко, чтобы перекричать воронье.

— Слыхал, в Москве народ взбунтовался? Баррикады строит… — Безручкин уперся в дерево, потолкал его, будто хотел повалить. — Вот и бунтую против вас, вечных кровопийцев народа. Потому что мой разум возмущенный кипит! Захочу — машину вот свою переверну и подожгу. И пускай горит синим пламенем!

— Ты так и Дендрарий спалишь! Иди домой!

— И спалю! — рявкнул Николай Николаевич. — Все равно теперь все не мое. Ваше! Вы захапали!.. А простому народу опять в дерьмо. Ну и пускай! Уж лучше так, уж лучше в дерьме, чем в мафии, — он подошел вплотную. — Ничего, на вас тоже найдется мафия, как в семнадцатом… А пока я, как ворона, сяду на дерево и гадить на вас буду. Мне терять нечего, я вас не боюсь.

После неудачной попытки рэкета Безручкин куда-то спешно уехал и неделю не показывался на глаза. Он испугался, что начнется разбирательство, и, похоже, где-то отсиживался.

И вот теперь он был сломлен, растерзан, но еще хорохорился. По законам конкуренции его следовало добить, растоптать, превратить в ничто. Лишь при этом условии можно было прочно утвердиться в новом мире, и чем жестче будет эта публичная расправа над соперником, тем безопаснее и спокойнее станет жить. Всякая жалость расценилась бы как слабость, которой потом обязательно воспользуются: высший принцип благородства был пока еще не осознан в этом мире, попирался и вызывал недоумение, как во всяком диком, варварском племени, переживающем первобытную эпоху.

— А вы думали — запугаете? — продолжал Безручкин, пьяно качаясь перед Аристархом Павловичем. — Не выйдет! Народ вам не запугать, тут вам не Италия… Будем строить баррикады!

Он стал раскачивать свой автомобиль, намереваясь перевернуть, — не осилил. Достал начатую бутылку, хлебнул из горлышка и с неожиданной тоской сказал:

— Ну хоть кто-нибудь взял бы да перебил это воронье!.. Эй, мафия, вы же все там любите постреливать. Взяли бы ружья да перестреляли.

Аристарх Павлович медленно побрел по аллее к дому. А Безручкин за спиной начал воевать с воронами. Метнул сначала недопитую бутылку, закричал:

— Ну что, суки, расселись? Получайте! На!

Вороны сидели и делали свое дело. Тогда он выковырял кусок асфальта и все-таки добросил до ветвей. Птицы сорвались с дерева, закружились над его головой, и это вдохновило Безручкина. Он стал выламывать асфальт с дорожки и бросать в сидящее воронье.

— На! На, получай, тварюги! На! Булыжник — оружие пролетариата!

Мятежный сосед пил дней пять без передышки. Аристарх Павлович с утра уходил на аэродром, где совхозы и товарищества закладывали на хранение овощи, — Безручкин уже был пьян и колобродил возле дома. А возвращался поздно вечером с площадки на берегу реки, отведенной для строительства развлекательного комплекса, — Николай Николаевич вместе с Галиной Семеновной ползали на четвереньках. Пили они мирно, без драк, как прежде, поскольку было много денег и водки. Конец загулу наступил неожиданно: Галина Семеновна, вспоминая свое артистическое прошлое, забралась на леса и стала читать монолог Ольги из чеховских «Трех сестер». И не удержавшись, рухнула вниз. С многочисленными ушибами и сотрясением мозга ее увезли в больницу, но через сутки выпустили. И тут Безручкин явился к Аристарху Павловичу, опухший, хмурый и покаянный.

— Пропадаем мы, Палыч, спасай. Сопьемся без дела… Возьми к себе. Видишь, кланяться пришел.