Возвращение катаров

— Успокойся, Хайме, — заговорил Кевин. — Если ты переносишь ситуацию с Дугласом и Линдой на вас с Карен, то ты ошибаешься. Послушай, прежде чем делать выводы и судить.

— Я слушаю, — сухо сказал Хайме. Он поставил себя на место Дугласа и тут же почувствовал унижение и обиду. Но он мог ошибаться и судить несправедливо.

Хайме посмотрел на девушку. Сейчас ее взгляд блуждал по кронам деревьев. Слезы переполняли глаза и катились по щекам. Карен молча плакала, пытаясь сдержаться, потом поискала в сумке платок. Возмущение Хайме как рукой сняло. «Черт возьми! — подумал он. — Я влюблен, как мальчишка».

Он сдержал желание взять ее за руку и успокоить и перевел глаза на Кевина в ожидании объяснений.

47

«Архангел, посланники в Майами отомстили за нашего брата и добыли часть информации об этих ранее неизвестных нам врагах.

Твои подозрения подтвердились. Мы готовим отчет: есть новости, которые заставят нас поменять план крестового похода.

Мы будем ждать, когда ты проанализируешь все данные и примешь решение относительно момента нападения. Сачиэль».

Архангел недовольно стукнул по столу, его пальцы поспешили написать ответ:

«Сачиэль, поторопитесь с информацией. Не отвлекайтесь, братья. Мы должны выяснить, кто на стороне врага, и действовать без страха и упрека.

Нужно уничтожить их до того, как зазвучат военные трубы и падут стены. Архангел».

Его палец в форме копыта нажал на клавишу отправления сообщения.

48

— Чтобы понять историю с Линдой, ты должен знать как ее прошлое, так и настоящее, — продолжил рассказ Кевин. — Хотя мы никогда не рассказываем о прошлых жизнях других, думаю, в данном случае стоит сделать исключение.

Линда так же легко вспомнила свою катарскую жизнь, как и ты. Она была благородной юной дамой из Окситании, которая обратилась в катаризм как простая верующая. Линда была красива и умна и, как и многие окситанские женщины того времени, считала себя равной мужчинам.

Двор ее отца всегда был полон шутов и певцов, исполнявших баллады, трубадуров, сочинявших их, рыцарей, свидетельствующих свое почтение барону и его прекрасной дочери.

Почти каждый вечер в салоне замка стихи сменялись песнями, развлечениями и иногда катарскими проповедями. Молодые рыцари, как водилось, странствовали по землям Окситании, и барон щедро предлагал им свое гостеприимство. Некоторые даже осмеливались соперничать с трубадурами в искусстве сложения стихов и песен.

Любовь галантная, духовная, платоническая была одним из столпов культурного возрождения того времени. Молодые рыцари признавались в любви самой баронессе, матери Линды, и даже просили разрешения в присутствии барона называть ее своей дамой сердца, несмотря на разницу в возрасте и ее замужний статус. Как хозяйка замка, так и ее муж чувствовали себя польщенными такой любезностью. Баронесса отвечала своими собственными стихами на сочинения кавалеров и соглашалась стать дамой сердца для некоторых из них. Конечно, молодые дамы и среди них Линда получали гораздо больше галантных признаний в любви.

Среди странствующих рыцарей был Дуглас, Линда с уверенностью узнала его в своем видении. Он был с севера, из района Иль-де-Франс, земли которого были опустошены и разорены длительными войнами. Он не говорил на языке ок, его родным был язык оиль, родоначальник современного французского. Его приняли со всем гостеприимством, и вскоре он влюбился в Линду. Правила любовной игры были сложны для Дугласа, однако он решил завоевать ее любовь с помощью стихов и сделать ее своей дамой сердца.

Незлобивые окситанцы поддерживали его в этом предприятии, но слабое владение языком ок стало причиной провала его попытки добиться внимания Линды с помощью поэзии. Она не смогла удержаться от смеха и ответила ему остроумными стишками, которые вызвали хохот всех его соперников. Вскоре Дуглас превратился в объект насмешек всего утонченного окситанского двора.

Опозоренный и высмеянный, Дуглас возвратился в родные северные земли, чувствуя себя глубоко униженным. Он возненавидел педантичных и высокомерных окситанцев, безбородых, как женщины.

Скоро ему представился случай отомстить за свое унижение. Несколько месяцев спустя, в начале 1208 года, священники, епископы и аббаты всех храмов севера Европы призвали верных католиков к оружию. Нужно было защитить истинную религию от заразы катаров, которые, по словам папы Иннокентия III, были «хуже, чем сарацины, почитающие Мохаммеда».

Крестовый поход в окситанские земли обещал быть более выгодным и менее опасным, чем походы в Святую Землю или в Испанию против мусульман, где расстояния были такими большими, а долгие годы войны ожесточили соперника и истощили богатства замков и городов. Вся военная добыча доставалась крестоносцам, а так как любой грех, совершенный до или во время похода, считался прощенным, то католики получали разрешение на любого рода злодеяния.