Возвращение катаров

Группа всадников под управлением моего сына, вместе с катапультами, покончат с врагами, которые смогут пробиться через линии обороны. А основная часть кавалерии будет действовать так: граф де Команж и я атакуем справа, граф де Фуа со своими и некоторые из ваших — слева. Мы их окружим, а потом вы и ваши всадники атакуете, и мы их побьем. Те, кто отступит и скроется в Мюре, сдадутся вместе с осажденным городом.

— Нет, граф Раймон. Король Арагона не останется в тылу. Он будет сражаться на первой линии!

— Вы — на первой линии? Но, Педро, вы сошли с ума? — воскликнул Раймон. — Вы не молоды, вам почти сорок. А если вы погибнете, то подорвется боевой дух войска, пехотинцы побегут. Нас разобьют наголову, а тех, кто выживет, будут преследовать и уничтожат. Арагон потеряет Окситанию, а французы останутся тут навсегда.

— Пусть будет, как того хочет Бог, и да пребудет Он с нами.

— Бог будет с тем, кто умнее, кто умеет сохранять трезвую голову и кто использует лучшую тактику. Педро, не вмешивайте Бога в ваши ошибки, — раздраженно возразил Раймон.

— Как вы смеете, Раймон? — сказал Педро, чувствуя, как его щеки багровеют от возмущения. — Что вы называете тактикой и трезвой головой? Бегство? И что вы зовете умом? Спрятаться и чтобы другие дрались за вас? Мне хочется снять с вас голову прямо сейчас.

— Успокойтесь, сеньор, но чего вы хотите? Покончить с жизнью? Погибнуть? — настаивал Раймон. — Вы совершили сложнейший переход позавчера, и ваши воины еще не отдохнули. Вы отказались укрепить наш лагерь, как я просил, не захотели начать осаду города, и в результате армия Монфора вчера вошла туда. Епископы крестоносцев явились на переговоры с намерением предложить перемирие и, возможно, сдать город, вы же, не раздумывая, прогнали их, даже не выслушав.

Вы не дождались ни ваших войск из Прованса и Берна, ни благородных рыцарей из Каталонии и Арагона, которые следуют вместе с ними. И вот теперь вы лично сбираетесь биться на первой линии против кавалерии крестоносцев? Это самоубийство, Педро!

— Оставьте ваши глупости, Раймон. Сейчас время сражаться, а не спорить и ссориться. Поезжайте со мной и сражайтесь по мою правую руку. Как муж моей сестры и как храбрый и честный рыцарь. Давайте освободим Окситанию от французов. Давайте покончим с кострами, на которых сжигают невинных людей только за то, что они думают по-другому и критикуют Папу. Позволим христианам торговать, как это делают евреи. Женщин не будут насиловать, а у детей будет еда. Ваш народ станет более свободным, процветающим и счастливым.

— Вашим безрассудством вы добьетесь прямо противоположного, — ответил Раймон. — Я не могу разделить эту глупость. Я много лет знаю врага, он отважный, дисциплинированный, ловкий и жестокий. Очень жестокий. Вы ищете смерти, и если умрете здесь, то все беды упадут на мои земли и на головы моих вассалов.

— Ваши земли и ваши вассалы уже в такой беде, что хуже и не представишь, — сказал, рыча как лев, Мигель де Луизьен, который до сих пор слушал в молчании. — Ведь их сеньор — трус!

— Да как вы смеете? — сказал Раймон, потянувшись к рукоятке меча.

Мигель, казалось, ждал этого. Он опередил графа, вытащил левой рукой свой поясной кинжал и приставил его к горлу Раймона. Уго де Матаплана моментально поступил так же с сыном графа. Оба были обездвижены, а рыцари короля контролировали графское войско.

— Отпустите его, Мигель! — приказал Педро, который тоже, инстинктивно, выхватил кинжал. — И вы тоже, Уго. Немедленно! Мы были врагами в прошлом, а сейчас мы на одной стороне.

Уго и Мигель неохотно спрятали кинжалы.

— Идите, спрячьтесь в вашей палатке и хнычьте там, как беззубая старуха, если боитесь. — Процедил сквозь зубы Мигель, почти плюя Раймону в лицо. — Если же вы храбры, жду вас на поле боя, и там я возьму назад мои слова и верну вам вашу честь.

— Что вы на это скажете, Педро? — воззвал побледневший Раймон к королю. — Я прошу заставить Мигеля Луизьена забрать свои слова и попросить у меня извинения прямо сейчас.

— В военное время король уступает свой стяг и свое слово знаменосцу. Я не могу заставить Мигеля. Поезжайте со мной, и он откажется от своих слов.

— Сумасшедший, — пробурчал сквозь зубы Раймон. — Если вам так хочется, ищите своей смерти вместе с этими арагонскими хвастунами. Пойдем, сын мой. — Граф Тулузский и его сын отошли от них и направились к палаткам. Рыцари из Тулузы последовали за ними.

Педро смотрел, как они уходили. Ему хотелось бы объяснить, что это не самоубийство: король Арагонский отдает себя на суд Божий. И если он выживет, то уже не побоится папского отлучения, которым епископы, приспешники Симона де Монфора, собирались угрожать ему. Потому-то он их и не пустил.

Если он выиграет битву, то будет вправе расправиться с крестоносцами и их воинственными епископами. Может быть, даже с Папой. Он ставил все на эту карту. Если он победит, то создаст империю. В любом случае, победит он или умрет, его душа будет спасена.