Возвращение Казановы

— Мне знакомы оба эти камня, — сказал маркиз, не трогаясь с места, — хотя они и в новой оправе. Смотрите, господа, смарагд с небольшим изъяном, не то он стоил бы в десять раз дороже. Рубин — без порока, но мал. Оба эти камня вынуты из драгоценного убора, который я когда-то подарил своей жене. И так как я, конечно, не могу допустить мысли, что маркиза дала оправить эти камни в кольца для лейтенанта Лоренци, то они, по-видимому, вместе со всем убором могли быть только украдены. Итак, залогом я пока что удовлетворен, господин лейтенант.

— Лоренци! — воскликнул Оливо. — Все мы даем вам слово, что ни одна душа никогда не узнает о том, что здесь произошло.

— И что бы ни совершил синьор Лоренци, — сказал Казанова, — вы больший подлец, господин маркиз.

— Хочу надеяться! В наши с вами годы, шевалье де Сенгаль, хотя бы в подлости никому нельзя уступать первенства. Доброй ночи, господа!

Маркиз встал, никто не ответил на его поклон, и он вышел из комнаты. На одно мгновенье стало так тихо, что из сада вновь донесся смех детей, показавшийся неестественно громким. И кто мог бы найти слова, которые в эту минуту проникли бы в душу Лоренци, все еще стоявшего с простертой над столом рукой? Казанова один сидел по-прежнему на своем месте, и невольно залюбовался юношей, который, казалось, превратился в изваяние, застыв в своей грозной и благородной позе, теперь, правда, уже утратившей смысл. Наконец, Оливо приблизился к нему, как бы с намерением успокоить его; подошли также и братья Рикарди, по-видимому, решился заговорить и аббат; но Лоренци, вздрогнув всем телом, повелительным и негодующим жестом пресек всякую попытку выразить ему участие и с вежливым поклоном, неторопливо вышел из залы. В ту же секунду Казанова, успевший тем временем собрать в шелковый платок лежавшее перед ним золото, поднялся и последовал за Лоренци. Он чувствовал, не видя лиц присутствующих, что никто из них не усомнился в его намерении немедля сделать то, чего они все время от него ждали, — отдать свой выигрыш Лоренци.

Он догнал Лоренци в каштановой аллее, которая вела от дома к воротам, и сказал ему непринужденно:

— Не позволите ли вы мне сопровождать вас в вашей прогулке, синьор лейтенант Лоренци?

Лоренци, не глядя на Казанову, ответил надменным тоном, вряд ли уместным в его положении:

— Как вам будет угодно, шевалье; но боюсь, что вы не найдете во мне разговорчивого собеседника.

— Тем более разговорчивого собеседника вы, быть может, найдете во мне, лейтенант Лоренци, — сказал Казанова, — и если вы не возражаете, пройдемся среди виноградников, где мы сможем побеседовать без помехи. Они свернули с проезжей дороги на ту самую узкую тропинку вдоль садовой ограды, по которой Казанова накануне проходил вместе с Оливо.

— Вы совершенно справедливо предполагаете, — начал Казанова, — что я намерен предложить вам сумму, которую вы задолжали маркизу, но не взаймы, ибо, — надеюсь, вы простите меня, — это было бы слишком рискованно, а как возмещение, разумеется ничтожное, за услугу, которую, быть может, вы в состоянии оказать мне.

— Я слушаю вас, — холодно произнес Лоренци.

— Прежде чем говорить дальше, — ответил таким же оном Казанова, — я принужден поставить одно условие, — продолжение этого разговора я ставлю в зависимость от вашего согласия на него.

— Назовите свое условие.

— Вы должны дать честное слово, что выслушаете меня не перебивая, даже если бы сказанное мною вызвало у вас недоумение, неудовольствие или, может быть, гнев. От вас всецело зависит, синьор лейтенант Лоренци, пожелаете ли вы потом принять или отвергнуть мое предложение, в необычности которого я вполне отдаю себе отчет; но я жду от вас только ответа «да» или «нет», и, каков бы он ни был, никогда ни одна живая душа не узнает, о чем здесь шла речь между двумя людьми чести, которые, может быть, одновременно люди погибшие.

— Я готов выслушать ваше предложение.

— И принимаете мое предварительное условие?

— Я вас не буду прерывать.

— И не произнесете в ответ ни одного слова, кроме «да» или «нет»?

— Ничего, кроме «да» или «нет».