Теоден, король Марки, достиг дороги, соединявшей Реку с Воротами, и повернул к Городу, до коего оставалось не более мили. В поисках новых врагов он поехал чуть медленнее, и рыцари, а с ними и Дернхельм, догнали его. Впереди, ближе к стенам, у осадных машин появились люди Эльфхельма. Они рубили, кололи, загоняли врагов в огненные ямы. Захватили почти всю северную часть Пеленнора – там пылали палатки, орки, как дичь от охотников, толпами бежали к Реке, а рохирримы свободно передвигались во всех направлениях. Но они еще не сняли осаду и не освободили Ворота. Множество врагов сдерживало их, а на дальней половине поля мордорские войска еще не вступали в бой. Южнее, за дорогой, сосредоточились главные силы харадримов, там всадники с Юга собрались под знамена своего вождя. И вождь оглядел поле, и в прибывающем утреннем свете увидел, что знамя короля Рохана мчится далеко впереди и окружено лишь небольшим отрядом. Тогда, исполнившись лютой злобы, он с громким криком развернул свой штандарт – черного аспида на алом поле – и с великой тьмою ратников поскакал навстречу белому коню на зеленом поле, и блеск выхваченных из ножен кривых сабель южан напоминал мерцание звезд.
Тогда Теоден увидел это и, не пожелавши ждать нападения, криком подхлестнул Снежногривого и ринулся на врага. Громко зазвенела сталь, когда они сшиблись. Но, хотя раскаленная добела ярость северянина пылала жарче, рыцари короля оказались искуснее во владении длинными копьями и беспощаднее. Их было меньше, но они врезались в орду южан, как молния прожигает просеки в лесу. Прямо через толпу проскакал Теоден, сын Тенгеля, и его копье задрожало, выбив из седла вожака. Потом меч короля, вылетев из ножен, перерубил древко знамени и знаменосца, и черный аспид повергся наземь. Тогда уцелевшие всадники-южане обратились в бегство.
Но о диво! – вдруг в самый расцвет славы короля золотой щит потускнел. Новое утро померкло. На поле опустилась тьма. Кони загарцевали на месте и заржали. Люди падали с седел и ползали по земле.
— Ко мне! Ко мне! — кричал Теоден. — Вставайте, эорлинги! Не бойтесь тьмы. — Но Снежногривый в ужасе поднялся на дыбы, забил ногами в воздухе и с громким ржанием упал на бок, пронзенный черной стрелой. Король оказался под лошадью.
Огромная тень, как падающее облако, опускалась на поле. И что же! То было крылатое существо, и если птица, то больше всех иных птиц, и было оно голое, без перьев и пуха, а его огромные крылья походили на кожистую паутину меж когтистых пальцев, и от него исходило зловоние. Быть может, то было древнее существо, чьи сородичи, скрываясь где-то в холодных забытых горах, дожили до этих дней и вывели в отвратительном гнезде своего последнего птенца, рожденного не ко времени и злобного? И Повелитель Тьмы взял его, и кормил падалью, пока тот не перерос всех летучих тварей, и сделал крылатым конем своего слуги. Ниже и ниже спускалась эта тварь, и вот, сложив пальчатые перепонки, с хриплым криком уселась на тушу Снежногривого, впиваясь в нее когтями и вытягивая длинную голую шею.
Верхом на этой «птице» сидела фигура в черном, огромная и зловещая. На голове у нее был железный венец, но между венцом и одеждой не было видно ничего, кроме мертвенного блеска глаз. То был Глава Назгулов. Когда Тьма подалась, он призвал своего крылатого коня и вновь поднялся в воздух и вот явился, сея гибель и истребление, обращая надежду в отчаяние и победу в смерть. Назгул играл большой черной булавой.
Однако Теоден еще не был обречен. Его рыцари лежали вокруг убитые или, не сумев обуздать обезумевших коней, были унесены прочь. Но один рыцарь оставался с властелином – юный Дернхельм, чья преданность была сильнее страха. Он плакал, ибо любил своего повелителя, как родного отца. Мерри, невредимый, всю атаку просидел у юноши за спиной, но, когда пришла Тень, Виндфола в ужасе сбросил всадников и теперь, обезумев, мчался по равнине. Мерри пополз на четвереньках, как оглушенное животное, и такой ужас охватил хоббита, что он ослеп и оглох.
«Слуга короля! Слуга короля! — кричало его сердце. — Ты должен остаться с ним! Ты сказал: вы будете мне как отец!» — Но воля покинула Мерри, он весь дрожал, не смея открыть глаза и оглядеться.
Потом сквозь тьму, охватившую рассудок, ему послышался голос Дернхельма, но теперь он казался странным и напоминал чей-то иной некогда слышанный голос.
— Изыди, гнусная тварь, владыка падали! Оставь мертвых в покое!
Холодный голос ответил: — Не становись между назгулом и его добычей! Не то легкой смерти тебе не видать. Он унесет тебя в обитель плача, за пределы всякой тьмы, где плоть твою пожрут, а дрожащий разум нагим предстанет пред Оком-без-Вежд.
Зазвенел выхваченный из ножен меч.
— Делай, что хочешь. Но я помешаю, если смогу!
— Помешаешь мне? Глупец! Никто из мужей не может помешать мне!