Не нравилось ему только, что Фродо как-то все больше выпадал из жизни Шира, и никаких особых почестей не имел, да видно, и не стремился к ним. Немногие ведь знали об их походе, да и те не все; так что все восторги, все уважение достались в основном Мерри и Пиппину и, кстати, ему, Сэму, хоть он и вовсе этого не желал.
Но вот осенью их коснулась тень прежних забот.
Как-то вечером Сэм нашел Фродо в странном состоянии. Хозяин был белый, как мел, а глаза невидяще смотрели куда-то вдаль.
— Что с вами, сударь? — обеспокоился Сэм.
— Я ранен, — неожиданно ответил Фродо, — ранен глубоко, и никогда не оправлюсь от этой раны.
Сэм не на шутку разволновался, но уже на следующий день Фродо выглядел по-прежнему и, судя по всему, был вполне здоров. Тогда Сэму пришло в голову взглянуть на календарь. Было 6 октября. Ровно два года назад на Заветери Король-Призрак ранил его хозяина.
Шло время. В марте Фродо заболел снова. Ему потребовалось собрать всю свою волю, чтобы не привлекать внимания. У Сэма были другие заботы. Двадцать пятого марта у них с Рози родилась дочка. Сэм зашел к Фродо. Он выглядел глубоко озабоченным.
— Ума не приложу, сударь, что делать. Мы-то ждали мальчика и решили, что назовем его в вашу честь — Фродо, а тут дочка… Такая хорошенькая девочка, лучше и не бывает, в ней от Рози больше даже, чем от меня. Так что делать-то?
— А чем тебе плох старинный обычай? — спросил Фродо. — Выбери цветочное имя, ну хоть бы Роза. Так в Шире половину девочек зовут. Что может быть лучше?
— Оно, конечно, сударь, — протянул Сэм. — Да я в наших странствиях много красивых имен встречал, только они слишком велики на каждый день, для всяких домашних забот и хлопот, значит. Вот и старик мой говорит: «Назови покороче, чтоб потом сокращать не пришлось». А если цветочное, так надо же цветок подобрать. Она же красивая у меня, а будет еще краше.
Фродо чуть помедлил.
— Пусть зовется Эланор. Помнишь, в Лориене мы видели такой солнечный цветок?
— Ага. Вот это самое мне и нужно было, — просиял Сэм. — Так тому и быть, значит.
Наступала осень. Маленькой Эланор исполнилось уже полгодика, когда однажды Фродо позвал Сэма в свою рабочую комнату.
— Слушай, Сэм, в четверг день рождения Бильбо, — сказал он. — Сто тридцать один год! Надо бы нам навестить его. Я хочу, чтобы мы съездили вместе. Рози, верно, расстроится, но ты пообещай, что скоро вернешься. Передай ей, что это моя большая просьба.
— Эх, сударь, я и сам бы с превеликой радостью съездил в Дольн, и старого Бильбо мне тоже повидать охота, но вот… — Сэм замялся. — Нет, правда, сударь, мне хочется поехать с вами… Но и остаться здесь мне хочется больше всего на свете!
— Бедняга Сэм, — улыбнулся Фродо. — Тебе еще предстоит помучиться с этим. Ну не беда. Все пройдет со временем. Тебе еще суждено стать твердым — таким ты и станешь.
На следующий день Фродо отдал Сэму ключи и показал, где лежат его бумаги и рукопись. Теперь это была большая книга в добротном красном кожаном переплете, и она была дописана почти до конца. В начале множество страниц были исписаны тонким, неровным почерком Бильбо, но большая часть записей была сделана твердой рукой Фродо. Книга была поделена на главы, однако последняя, под номером 80, была не закончена, и там оставалось еще несколько чистых страниц. На титульном листе стояло много заглавий:
Здесь кончалась рука Бильбо. Дальше писал Фродо:
Прочитав это, Сэм воскликнул:
— Да вы почти завершили ее, Фродо!
— Я совсем завершил ее, Сэм. Последние страницы допишешь ты.
Двадцать первого сентября они отправились в путь. Фродо выбрал того же пони, на котором возвращался из Минас Тирита. Он теперь звался Колобродом. А Сэм оседлал своего ненаглядного Билла. Стояло прекрасное золотое утро. Сэм не спрашивал, куда они едут, ему казалось, что угадать не трудно.
Хоббиты без спешки выбрались на дорогу к Крепи и заночевали в Зеленых Холмах. Двадцать второго сентября к полудню добрались до леса.
— Уж не за тем ли деревом вы прятались, сударь, когда мы впервые Черного Всадника встретили? — спросил Сэм. — Мне теперь кажется, что все это во сне было.
Вечерело. На востоке проглянули звезды. Хоббиты миновали дуплистый дуб, свернули и стали спускаться с холма через заросли орешника. Сэм молчал. На него нахлынули воспоминания. Вдруг он услышал, как Фродо тихонько напевает про себя, напевает старую прогулочную песню, вот только слова были немножко другие.
И словно в ответ откуда-то издалека, с дороги, идущей по долине, донеслись голоса: