Возвращение Крестного отца

Ник жестом велел Шарлотте подать костыли, но она не обратила внимания.

— Папочка никогда не умрет, — убежденно проговорила Бев.

— Ты дура! — обозвала сестру Барб. — Рано или поздно все умирают.

— Девочки, — вмешалась Шарлотта, — как вы себя ведете?

Кажется, она не находила ничего странного в том, что пришлось проехать две тысячи миль, чтобы вытащить из гроба живого мужа. Наверху орган заиграл что-то заунывное.

— Он тоже умрет, как и все люди! — не желала уступать Барб.

— Только не папочка, — упрямилась Бев. — Он обещал! Правда, папа?

Джерачи и в самом деле обещал. Его отец часто говорил, что обещание — это всегда долг. Ogni promesa е un debito. Только став отцом, Ник понял, насколько прав Джерачи-старший.

— Теперь понимаешь, как я живу? — спросила Шарлотта. Голос звучал достаточно бодро, не похоже, чтобы она притворялась. Улыбнувшись, она коснулась изуродованного лица мужа и поцеловала в губы. Никакой африканской страсти — обычный поцелуй, который жена дарит мужу за завтраком. Почему-то Джерачи, сидящему в гробу со сломанными ребрами, такой мимолетный поцелуй показался неуместным, особенно под аккомпанемент заунывной мелодии, доносящейся сверху. Хотя в защиту Шарлотты можно сказать, что в такой обстановке подходящее лобзание подобрать крайне сложно.

— Поможешь мне вылезти?

— Твой отец ждет в машине, — объявила Шарлотта. — Хочешь, позову?

— Нет. — Естественно, подняться отец не потрудился. — Просто дай мне руку, я сам справлюсь.

Шарлотта помогла мужу подняться, а девочки принесли костыли. Они двигались совершенно синхронно, будто репетировали эту сцену сотни раз. Больше всего они походили на крестьянок, подносящих скромные дары королю.

Ник прижал дочек к себе, и они робко улыбнулись.

— Ты ведь обещал, — прошептала Бев.

— Я держу слово, — чуть слышно ответил ее отец.

— Как хорошо, что ты вернулся, — проговорила Шарлотта.

Автостоянка перед похоронным бюро была размером с футбольное поле. На ней стояло машин пятьдесят, но отец Ника, Фаусто, занял самое лучшее место, поближе к входу. Наверняка он разведал обстановку еще вчера, а сегодня приехал на несколько часов раньше, чтобы никто не встал на облюбованное место. Фаусто сидел за рулем видавшего виды автомобиля и слушал мексиканское радио. Кондиционер работал на полную мощность, и, наверное, поэтому Джерачи-старший надел потрепанную стеганую куртку с эмблемой профсоюза на груди. Он внимательно смотрел, как Ник, путаясь в костылях, спустился по лестнице и уселся на пассажирское сиденье.

— Привет, сынок! — радостно прокричал он. — Ты похож на оживший бифштекс!

Кленовые столы для мирных переговоров были специально заказаны у местных умельцев. Их поставили четырехугольником в зале, где когда-то была конюшня. Краска на столах успела подсохнуть и все же пахла довольно сильно. Вообще-то запах казался терпимым, пока не смешался с дымом сигарет. Пришлось открыть окна, так что больной эмфиземой consigliere из Филадельфии и страдающий всеми известными недугами дон Форленца были вынуждены слушать из соседней комнаты. На улице было довольно прохладно, и все, кроме Луи Руссо, по всей вероятности желавшего что-то доказать, сидели в пальто и шарфах.

Во имя мира представители всех семей сошлись на следующем: в авиакатастрофе над озером Эри не виноват никто. Фрэнк Фалконе поставил сто тысяч долларов на боксерский матч в Кливленде и настоял на полете, невзирая на погодные условия. Когда самолет шел на снижение, один из диспетчеров услышал, как пилот говорил о диверсии. На самом деле в критической ситуации Джерачи просто думал вслух и старался исключить наименее вероятные причины аварии, например диверсию. Гром и молния мешали прохождению радиосигнала. Самолет упал в озеро, в результате чего погибли все, кроме Джерачи, который получил тяжелейшие травмы. Узнав об ужасной трагедии, дон Форленца убедился, что, если и произошла диверсия, как утверждает полиция, члены его семьи в ней не замешаны. Первым делом он вытащил своего крестника из ужасной больницы для бедных. А что ему оставалось? Если дон Фалконе и дон Молинари действительно погибли в результате диверсии, ответственность может быть возложена на кливлендскую семью, а что еще вероятнее — на его крестника, который лежит без сознания и не может себя защитить. Кто из присутствующих не попытался бы спасти своего крестника? К тому же Джерачи — член клана Корлеоне, и дон Форленца подумал, что Ник стал объектом возмездия одной из нью-йоркских семей. К тому времени, как Джерачи пришел в сознание, полиция уже исключила вероятность диверсии. Катастрофа произошла по воле божьей. Дон Корлеоне сообщил Собранию, что пропавшим пилотом был Фаусто Джерачи, и заявил, что вымышленное имя на правах пилота было призвано ввести в заблуждение правоохранительные органы, как и фальшивые водительские права в карманах большинства присутствующих. На этот раз игра с именами удалась — все давно догадывались, что Джеральд О'Мэлли на самом деле Фаусто Джерачи-младший, хотя полиция уверена, что О'Мэлли — обглоданный крысами труп.