Возвращение Лени

В качестве вещественного доказательства был демонтирован и оставлен в музее криминалистики его примитивный и наивный до очарования недроход, на котором он так и не доехал до места своего действия, до супербазы, но на котором при желании он мог бы пропутешествовать под Тихим и Атлантическим океанами, наслаждаясь безнаказанностью.

Такова история обыкновенного подсудимого Лени Прудовского, обыкновенного, потому что к его идеям присоединяются многие жители нашей планеты, и конечно же главным образом те, кто не может в силу своей неосведомленности и негениальности создать нечто подобное недроходу, подземному кораблю, построенному по принципам обыкновенного дождевого червя, способного двигаться не более чем двенадцать миль в час, то есть на скорости более чем в семь миллионов раз меньшей, чем скорость лучей радара, способного засечь практически на любой глубине любую машину.

Через несколько недель после приговора, сидя на электрическом стуле, гордо отказавшись от тройного очищенного виски и от сигар с плантации г-на Березовского, Леня Прудовский впервые, может быть, за свою недолгую праведную жизнь почувствует себя нужным в своем естественном состоянии в кабине недрохода, мчащегося во имя праведной идеи подземными полями к планете по имени Сюзанна.

А через час подошедшие к зданию следственной тюрьмы штата граждане обнаружат вместо тюрьмы большую яму, и долго будут потом ползать слухи о том, успели ли привести приговор в исполнение, и о том, кто похитил очаровательную дочь фермера. Но главное, слухи взбудоражат штат: куда делся из музея криминалистики недроход и почему записка, найденная в яме, что образовалась на месте следственной тюрьмы, написана на древнем санскрите.

И обо всем этом обывателям предстояло сплетничать под синим небом, не задумываясь над тем, что грибы отныне будут появляться только в сырую погоду и не где-нибудь в небе, а на Земле.

ПОСОБИЕ ПО ПЕРЕВОРОТУ,

крошечная повесть о работе над ненаписанной повестью, намеренная быть предложена для телепередачи "Куклы", изданная под патронажем покойного цензора

Владимира Солодина

...Великие дела совершаются обыкновенным меньшинством.

Оппозиция всегда составляет славу страны. Иисус был честь

Израильского народа, и он его распял.

Э. Ренан

Немедленно уберите эпиграф. Причем здесь Ренан, причем здесь Израиль, вы что хотите выглядеть интеллигентным для всех?

Тогда всем будет смешно,кроме вас.

Владимир Солодин

ПРЕДИСЛОВИЕ

Не помню, по-моему, я обещал вам Солодина

В годовщину смерти отца, в семьдесят четвертом, я отправился по заданию "Знамени" в командировку. Можно сказать, послал меня - заместитель главного редактора Катинов, да не просто послал, а чтобы я ему оттуда, куда он меня послал, еще и привез убедительный очерк о комсомольской стройке завода "Океан" в городе Николаеве, словом, тогда еще не в заграницу. Он же дал аванс: тысячу рублей,- по тем временам, для двадцатилетнего парня сумму убийственную... Преисполненный профессионального рвения, очерк я написал грандиозный. В редакции его прочитали и отправили, как полагалось в то время, в Главлит. Некоторым молодым читателям это понятие неведомо, они на этом много в жизни потеряли. Людям постарше смысл слова понятен, но и те вряд ли расшифруют само слово, явно сложносокращенное.

Через неделю, подозрительно, искоса, но одновременно с почтением, с которым смотрят на нарушителя общественного подремывания, поглядывая на меня, добрые коллеги проинформировали, что очерк не выйдет по цензурным соображениям, а мое лицо хочет видеть некто Солодин. Ну, хочет так хочет.

Пришел в Китайский проезд, был приглашен в кабинет Цензора.

Цензор возглавлял Главлит. Я вдохновенно повторял про себя правозащитные восклицания.

Об очерке речи не было. Говорили о моем отце, о Гумилеве, об Ахматовой, то есть о том, что мы только дома с мамой обсуждали, да и то без посторонних слушателей. И тональность, взятая Солодиным, была, как у меня дома, без налета нарочитой полублатной "совковости", с такими же изящными, несовременными оборотами речи. Впрочем, крепкое словцо было ему не чуждо.

- Два совета, - сказал Солодин, - перестаньте писать дерьмо, - он кивнул на очерк, - лучше в стол пишите, но хорошо, а второй, - речей подобно нашей теперешней не ведите ни с кем. Через двадцать лет меня вспомните, когда все будет иначе. А Катинову я позвоню, чтобы деньги с вас не высчитывал, вы свою работу сделали, но, если я теперь дам вам карт-бланш, вам потом будет стыдно за эту высокоидейную стряпню, к тому же есть и формальное основание ее не печатать: завод, к которому вы хотите привлечь внимание, делает еще кое-что помимо теплоходов и яхт.