Возвращение Ленина в Россию в 1917 году

Тем не менее немецкое кайзеровское государство, принимая во внимание развитие военных событий на Западе, в особенности возрастание готовности Соединенных Штатов вступить в войну, а также по внутриполитическим причинам, в частности из-за усиливающегося сопротивления войне социалистов, было вынуждено добиваться скорейшего мира с Россией. О том, перед какой проблематикой были отныне поставлены руководители немецкой политики, какова мера их ответственности за принимаемые решения, нигде, вероятно, не было обрисовано со столь впечатляющей полнотой и одновременно трезвостью, как в «совершенно секретной» памятной записке графа Брокдорф-Ранцау, направленной им 2 апреля Министерству иностранных дел. В ней говорится, что ввиду революции в России для Германии существует лишь две возможности: либо она в состоянии в военном и в экономическом отношении до осени успешно продолжать войну, либо сделать это не в ее силах. Первая возможность для Брокдорф-Ранцау является решающей. «В этом случае, — продолжает он в духе концепции «разрушения» России, — мы непременно теперь же должны искать пути для создания в России возможно большего хаоса. Для достижения этой цели нам следует избегать всякого заметного извне вмешательства в ход русской революции». Затем немецкий дипломат со всей откровенностью развивает в своей памятной записке ее наиболее важную мысль: «По моему мнению, нам необходимо, напротив, сделать все возможное, чтобы исподволь и скрытно углубить противоречия между умеренными и крайними партиями; ведь мы наиболее заинтересованы в том, чтобы последние одержали верх, ибо тогда переворот станет неизбежным и обретет формы, которые должны потрясти основы существования русской империи». В немецких интересах, подчеркивает Брокдорф-Ранцау, предпочтительнее покровительствовать крайним элементам, «ибо вследствие этого будет основательнее проведена работа и скорее завершится дело». «Можно считать, что, по всей вероятности, через какие-нибудь три месяца в России произойдет полный развал, и в результате нашего военного вмешательства будет обеспечено крушение русской мощи»40.

Таким образом, практически очерчена основная концепция немецкой политики в отношении России, проводившаяся с весны 1917 года и до мирных переговоров в Брест-Литовске. В подобном же духе высказывается и Виктор Науман. В письме к графу Гертлингу от 29 марта он говорит, что Германия «подошла к решающему моменту войны» и что непозволительно было бы упустить «прямо-таки неправдоподобную удачу… ее надо ухватить за кончик хвоста»41. Принимая во внимание события в России, следовало бы «усвоить мысль Бисмарка о том, что если речь идет о спасении отечества, то любому союзнику говори — добро пожаловать»42.

С другой стороны, Ленин со своими соратниками, находясь в Цюрихе, узнает, что внезапно началась Февральская революция. И хотя он предвидел это событие, тем не менее оно его застало врасплох. Теперь «Ленин, — по словам Троцкого, — неистовствовал в цюрихской клетке, изыскивая пути выхода»43. По выражению Парвус-Гельфанда, «он сидит в Швейцарии почти полностью отрезанный от России»44, «закупоренный, как в бутылке»45. Роберт Гримм в своих воспоминаниях рассказывает: «Ленин был искристо деятелен. Он вел конспиративную переписку во всех направлениях. В первую очередь он восстанавливал тайные связи с революционерами в России, писал русским эмигрантам, развеянным всеми ветрами по миру, давал указания, советовал, разрабатывал тезисы и резолюции»46. По его мнению, ничего не могло бы быть хуже, чем допустить в России создание легальной рабочей партии, да к тому же еще, возможно, возглавляемой находящимися там социал-демократами, такими как Чхеидзе. Поэтому Ленин теперь ведет все усиливающийся огонь против подобных социал-демократов. Возникновение новой парламентарно-реформистской партии в России означало бы ориентацию на II Интернационал и перекрестило бы концепцию мировой революции. Исходя из этого тактического соображения, Ленин пропагандирует теперь идею Советов47.

Так с этого дня — 17 марта 1917 г. — Ленин не знает больше ни минуты покоя; в самый кратчайший срок ему нужно добраться до России, он всецело живет новыми событиями, пишет «Письма из далека», выступает перед общественностью, разъясняя основные причины и предпосылки русской революции48. Но как итог всех его речей звучит одно: «…мы должны ехать, даже если наша дорога лежит через ад»49.