Возвращение любви

— Отлично. Ненавижу скупых мужчин. Мой Константин… Ах ты, мой пупсик! Как вспомню, так дрожь пробирает. У него попроси мороженого, так он лекцию прочитает. И не купит.

— Не отвлекайся, Ирина, — перебил ее Валерий.

Не понравился Елене его голос, будто сквозь зубы говорил.

— Ты, знаю, машину водишь, как бог. Ну вот! Хочешь возить большого начальника? Очень большого! Очень важного! Ему квартиру для кого-то сделать — раз плюнуть.

— Не пойдет, — сказал Валерий, покачав головой и глядя в стол.

— Ты что, Углов! Опомнись! Да за такое место…

— Понимаю, Ирина. Очень польщен. Но я с детства мечтал быть сторожем.

С этими словами Валерий поднялся и вышел из кухни. Елена не бросилась за ним, понимая, что этого делать не надо. Она сокрушенно уронила голову на руки и простонала:

— Ой, Ирка, ну что ты делаешь?

— А что, что я такое сказала? — недоумевала Ира, старательно распахнув глаза.

— Он же переживает… Что ты знаешь!

— Я хотела как лучше.

— Не заводи больше этих разговоров.

— Ну, хорошо. Могла бы и подмигнуть. Мол, замолчи.

— Да-да, все правильно. Могла. Тебя остановишь…

— Ой, Угловы! Вы так мне надоели. Все у вас как-то сложно. Надо жить просто. Вот мой Константин Васильевич говорит…

— Когда хоть он женится на тебе?

— Да все обещает. А я, дура, верю.

Ира непритворно огорчилась, загрустила, и Елене стало жалко ее.

— Много ты ему прощаешь.

— Ага. Ты права, Лена. А что делать? Я уже привыкла к нему. Вот так и живем. Он вообще-то неплохой, меня не обижает, но такой эгоист, такой эгоист, свет подобного не видел. Но я понимаю, все мужчины такие. Может, кроме твоего Углова. Но и Углов, конечно, эгоист. Такую работу предложила. Ты, Лена, подумай… Это же тебе не такси. Я так старалась. Что я теперь скажу?

Ира пригорюнилась, подперев пухлыми кулачками полные щеки. Но долго молчать, а тем более пребывать в грустном расположении духа она не могла и тут же быстро заговорила:

— Вот что, подруга. Мужчины — беспомощные люди. Мы должны за них думать. Что он там говорил насчет сторожа? Я что-то не поняла. Если он сторожем хочет, я устрою. У меня есть один знакомый…

Елена расхохоталась, обняла подругу и сказала:

— Милая ты моя Ирка! Душа ты святая…

Глава вторая

Елена и Валерий снимали полдома на окраине города. Старуха-хозяйка недавно похоронила мужа, а дети жили отдельно и — как сама говорила — звали ее наперебой, но она не хотела оставлять дом, в котором родилась, выросла, сама народила троих и подняла на ноги.

Дом был старый, со скрипучими полами, теплый и по-своему даже уютный. Елену он вполне устраивал, потому что сама выросла в таком же. Бревенчатая перегородка отделяла хозяйскую половину от той, которую занимали Угловы и где было две комнаты — одна большая, а вторая маленькая, служившая спальней. Кухня была общей. Массивная русская печь занимала середину дома, грея обе половины.

С годами Елена обжила свою половину и, гости уверяли, что им приятно бывать у четы Угловых, что у них какая-то особая атмосфера, можно отдохнуть душой, а уж как готовит Елена — тут и слов нет.

Сам Углов отличался радушием и любил угодить гостям. Так что вечерами Угловы редко оставались одни: то придут друзья Валерия, то прибегут подруги Елены, а Ира так чуть ли не каждый день навещала.

— Ты когда задумаешься, подруга? — сказала как-то Ира.

— Над чем или о чем? — спросила с улыбкой Елена.

— Вы на гостей тратитесь — прямо ужас. Теперь такое время, что нечего по гостям ходить. А люди же бессовестные.

— Ну, о чем ты говоришь, Ирка? Как тебе не стыдно! Друзья Валеры, что ли, бессовестные? Или ты?

— А что ты думаешь? Я бессовестная, и ты это прекрасно знаешь. Чем самой готовить, так я к тебе бегу.

— И прибегай. Мы только рады. Понимаешь, Ирка, деньги приходят и уходят, а если друзья уйдут, то навсегда.

— Ой, не умничай! Могла бы одеться получше. И мебель надо покупать, вдруг квартиру дадут.

— Дадут — тогда и думать будем.

— Чудная ты, Елена. Честно говорю! И Валерка твой… тоже… между прочим…

— Что «между прочим»?

— Два сапога пара.

— Это плохо? — улыбалась Елена.

Ирка опечалилась, пожала плечами и, вздохнув, сказала:

— Завидно.

Елена шутливо взъерошила завитые кудряшки Иры и сказала:

— Ирка, Ирка, чудо ты мое!

Она любила ее, взбалмошную, и жалела, потому что этой доброй душе не очень везло.

Среди многочисленных гостей особое место занимал Дмитрий Зотов, тридцати пяти лет мужчина, учитель средней школы, в которой работала Елена, и тоже литератор, всегда безукоризненно одетый, чуть педантичный и сдержанный. Он преображался, когда начинал говорить о литературе, которую любил с юношеской страстью. Сам писал стихи, что старательно и долго скрывал и о чем Елена узнала случайно.

Однажды, убирая в комнате, которую называла гостиной, она обнаружила под креслом вчетверо сложенный листок бумаги. Развернула и стала читать: