Возвращение любви

Этого стерпеть Елена уже не могла — собралась уходить.

— К нему бежишь?

Она не ответила, вышла из дома, сбежала с крыльца. Шла, как в тумане. Уткнулась в телефонную будку, минуту стояла, соображая, что ее сюда привело, потом стала набирать номер.

— Алло! — раздался в трубке томный голос Иры.

— У меня беда, — сказала Елена. — Мы можем встретиться?

— Приезжай.

— Твой дома?

— Ну, куда же он денется? Я пригрозила: шаг влево, шаг вправо — считается за побег. В общем, приходи.

— Нет, давай встретимся на улице.

— Ой, переодеваться! Мне лень… Что там у тебя стряслось? Двоек твои оболтусы нахватали?

— Не в школе. С Валерием…

— Не может быть! Сейчас, подруга. Только ты поговори с моим котиком, а то он не верит, что звонишь ты. Иди, пупсик, поворкуй с Еленой, а я быстренько оденусь.

Телефон долго молчал. Константин Васильевич так и не подошел к нему. Наконец снова взяла трубку Ира:

— Бегу. Приеду к тебе. Жди на остановке. Минут через двадцать буду.

Глава третья

Остановку освещала висящая на столбе лампа, и Елена оказалась в ярком круге света. Вокруг стеной стояла недобрая темнота, и оттуда кто угодно мог прийти. Елена сама отступила в эту темень и замерла, прислонившись спиной к большому тополю. Под тихий шелест листвы задумалась и не заметила, как пролетело время. С третьим автобусом приехала Ира. Соскочила с подножки и нетерпеливо завертела головой. Елена выждала, пока разойдутся все приехавшие, и только после этого окликнула:

— Ира!

— Что за таинственность? — спросила Ира, подходя. — Что случилось, подруга? Валерия спровадили в отставку?

— Это дело ближайших дней. А пока что я сама как бы оказалась в отставке.

— Можешь как-нибудь попроще? Не забывай, что я уже давно книг не читаю. Я секретарша у Константина Васильевича. И мне нужны конкретные указания — отпечатай это, отнеси ту бумагу, приготовь гостям кофе, ложись в постель.

— Ты неисправима, — обняла Иру Елена.

Подруга почему-то всегда старалась казаться чуть хуже, чем была на самом деле. Это, по всей видимости, говорило о душевном дискомфорте, о постоянном недовольстве собой. Но Ира была добрым человеком, чутким к чужому горю, и Елена почувствовала встревоженность в ее голосе.

— Значит, отставка? — переспросила она.

— Да, — вздохнула Елена. Ей уже не хотелось вдаваться в подробности своего домашнего разлада.

— Ну и что? Другие с радостью бегут из армии. Вон я в газете читала. Молодой офицер обосновался в деревне. Стал фермером. И вам кто не дает? Будешь ему помощницей. Разбогатеете — заделаешься помещицей. Все вернется, милая. Я к тому времени брошу своего философа и наймусь к вам экономкой. Я в себе чувствую талант экономки. А за Углова не бойся, соблазнять не стану. Тоже мне! Нашли из-за чего огорчаться. Радоваться надо — хомут сбросил.

— Ты не знаешь Углова.

— Знаю, подруга. Сказать, кто он такой?

— Говори, коль знаешь.

— Он ледокол.

— Это что — оскорбление?

— Да перестань! Я твоего Углова уважаю. Он мужчина. Вот потому и ледокол, что мужчина.

— Не очень я тебя понимаю, Ирка.

— А что тут понимать? Проще простого. Все стараются плыть по течению. А этому препятствия подавай. Он должен льды ломать. Разве не так? Где трудно, туда его и тянет. Ты ведь не знаешь, сколько раз он рисковал. Тебе-то не рассказывают. А мне один его дружок говорил.

— Как рисковал? — растерялась Елена.

— «Как, как»? Он же военный человек. Что тут удивляться? Ты лучше объясни ему, что не надо быть ледоколом.

— Ты знаешь, он меня ревнует.

— Естественно.

— Что естественно?

— А ты не замечаешь, как на тебя смотрят мужчины? Они же все коты. Ты уж мне поверь! Чтобы такую женщину да не ревновать!

— Я не давала повода.

— Правильно, не давала. И зря. Я и то заставляю своего Константина Васильевича бегать по потолку. А на твоем месте…

— Что на моем месте?

— Мне бы этот твой Углов… Ух! Я из него веревки вила бы.

— Не говори глупостей.

— Ты больно умная. Умная, да бестолковая, ничего в жизни не понимаешь. Мужчина любит, когда женщина устроится у него на шее и погоняет. Они же сами ничего не могут, ими надо управлять. Ну, ладно! Я тебе в другой раз лекцию прочту. А теперь скажи — к кому он ревнует?

— К Зотову.

Ира фыркнула:

— Тоже мне нашел соперника! Да этот Зотов не мужчина, а рыба. Малохольный! У него и ноги, должно быть, холодные. Честное слово! С ним же можно со скуки умереть. Не-е, дурака Углов валяет. Тут что-то другое.

— Что может быть другое?

— А то! Ох, эти мужчины! С ними ухо востро надо держать. И не спускать глаз. Такие шустрые, прямо ужас! Уж не нашел ли другую твой Углов?

— Как тебе не стыдно, Ирка!

— Все может быть, милая. Ты своей послушностью и покорностью, к примеру, надоела ему. А нашлась другая, которая раздразнила. Усекаешь? Вот он и придумал эту ревность. Не-е, меня не проведешь? Твой Углов хитрит.

— Да я и мысли не допускаю, чтобы Углов… чтобы мой Валера…

— Вот-вот… Сегодня твой, завтра чужой. Ты бди! Поняла?

— Нет, Ирка, нет… Я же вижу. И мне больно, что он страдает зря.

— Ты только и умеешь жалеть его. А вдруг я права?

— Нет. Не верю.