Возвращение лорда Рэмси

Она не могла сказать ему, что еще никогда ей не доводилось встречать в своей жизни более здорового мужчину или что при одной только мысли о купании в его обществе температура ее тела взлетела до почти немыслимых высот. Обмахиваясь веером чуть быстрее, Пруденс переменила опасную тему.

– Я боюсь утонуть.

– Не бойтесь. Я не допущу, чтобы вы утонули.

Да, подумала Пруденс, он, конечно же, не допустит ее гибели в океане. Однако, заглянув ему в глаза, она почувствовала, что вполне может погибнуть, если согласится на его нескромное предложение.

– Вам известно, что вас называют Легкомысленным Рэмси?

– Да.

– Вас называют так из-за вашей склонности делать другим неприличные предложения?!

Он посмотрел в конец Стайна, где между домами виднелась линия горизонта, разделявшая пылающее закатными красками небо и мерцающие воды океана. Когда он вновь повернулся к ней, в его взгляде была некоторая неуверенность.

– В какой-то мере вы правы. Я и не подозревал, что меня так называют, пока не возвратился из Индии и не узнал о потере всего своего состояния. То, что я доверил распоряжаться всеми деньгами семьи самому безответственному из своих братьев, было справедливо расценено как легкомыслие.

– Почему вы это сделали?

– Сделал что?

– Доверили распоряжаться деньгами своему брату. Несомненно, вы знали о его слабости к картам.

Чарльз вздохнул, расправил плечи и вновь посмотрел на Пруденс. Выражение неуверенности исчезло с его лица.

– Знал. Возможно, с моей стороны было верхом глупости и наивности доверить все Джеку, но тогда мне казалось, что я оказываю ему неоценимую услугу, возлагая на него подобную ответственность. Я полагал, это заставит его измениться. Я ошибся.

Какое-то время оба молчали. Пруденс просто не знала, что можно сказать в ответ на такое признание. Но, судя по всему, Рэмси и не ждал от нее никакого ответа.

– Однако, – произнес он наконец, – это было не единственным проявлением моего легкомыслия. – Откровенность Рэмси была в высшей степени неожиданной для Пруденс.

– Да?

– Да. – Он прикусил губу. – Видите ли, я пересек невидимую черту, о существовании которой смутно догадывался, когда попытался сам делать деньги, вместо того чтобы предоставить это своим арендаторам. Думаю, вы, в отличие от многих, поймете, когда я скажу, что в моих попытках усмотрели посягательство на существующий порядок. В результате многие из тех, кого я считал своими друзьями, не желают теперь и знаться со мной.

Пруденс кивнула. Она сама переступила через ту невидимую черту, о которой говорил Рэмси, когда решила стать гувернанткой детей, своей кузины.

– Я хотел… – Он смотрел на нее не отрывая глаз, словно для него было необычайно важно, чтобы она поняла его. – Я хотел доказать, что могу быть храбрым… по крайней мере таким же храбрым, как Руперт, отдавший ногу за своего короля и страну. Мне хотелось узнать, на что я способен, хотелось проверить себя на прочность, испытать не только себя, но и свою душу… Я считал… по-прежнему считаю, что в обмене товарами и идеями между Западом и Востоком заключен огромный потенциал. Из своего путешествия я привез несколько совершенно поразительных вещей: фарфор, ткани, специи, жадеит, слоновую кость, лакированные изделия. Подобный обмен открыл бы перед нами колоссальные перспективы.

– Расскажите мне об этом поподробнее.

– Рассказывать так много, что я даже не знаю, с чего начать.

Рэмси умолк, и Пруденс поняла, что он ничего ей больше не скажет о тех диковинах, при перечислении которых у него дрожал голос, если только она не проявит настойчивости.

– Начните с самого начала. Он явно колебался.

– Вы уверены, что я не утомил вас своими разговорами? У большинства людей, которые просят меня рассказать им о моих приключениях, в глазах мгновенно появляется выражение скуки, стоит мне только открыть рот.

– Я не большинство.

Он пристально посмотрел на нее, как будто желал проникнуть взглядом в самую душу.

– Да, вас к большинству не отнесешь. Скорее наоборот. Вы ни с кем не сравнимы. Ни в одном из своих многочисленных путешествий я не встречал никого, кто хоть в чем-то был бы на вас похож.

Высокая и опьяняющая похвала, особенно если учесть, что высказана она была человеком, немало повидавшим в своей жизни. Счастье ее, однако, отравляло легкое сомнение в искренности его комплимента. Правда, говорил он с таким проникновенным чувством, что за его словами об ее уникальности скрывалось, несомненно, нечто большее, чем обычный комплимент. Казалось, он хотел сказать ей, что в ней он наконец нашел то, что искал, Как и она нашла в нем то, чего так давно жаждала ее душа.

Однако, прежде чем он успел сказать ей что-нибудь еще, их прервали. Тимоти наконец отошел от кареты миссис Торгуд.