Возвращение мастера и Маргариты

Вот что еще не до конца продумано, так это семейный вопрос. Если внимательно рассмотреть портрет молодой Серафимы, нарисованный каким-то знаменитым художником, можно догадаться, что была она девушка красивая. Это заметно даже несмотря на сплошные пятна, изображавшие лицо по замыслу не сильно старавшегося живописца. Мазанул тут и там как в голову ударило - вот уже и знаменитость. Поскольку не как другие. Кто, значит смел, тот и съел... Так вот, девушка Серафима Химмельфарб была видная, к тому ж голосистая и в игре на музыкальных инструментах одаренная. Не удивительно, что посватался к ней человек солидный, военный инженер, преподававший в большой Академии. Поженились они еще до революции и в 1911 родилась Варя. Кто знает, как сложилась бы судьба супругов Жостовых, не подайся Николай Игнатьевич в офицеры Красной Армии. Но он подался и проявил себя с самой лучшей стороны. Пока он там воевал с беляками жена ждала, дочку растила, в нужде перебивалась. Стало быть, благополучие нынешнее законно выстрадала. Здесь все правильно. Но что за фрукт такой эта Варенька, если приглядеться? Почему ей-то роскошь привалила? Ни в мать, ни в отца. Красавица, видите ли! Кудряшки как у Серафимы вьются, но светленькие, кукольные, глаза же цыганские с чернющими ресницами. А что толку-то? Финтифлюшка, иждивенка, комсомолка для вида, а в душе - нэпманша! Плевала она, что в коммунальной кухне люди чуть ли не на машинном масле щи варили. Заявится бывало вся в шелках и духах торгсиновских, на стол колбасу толщенную бухнет - розовую с кусочками белого жира, с осколками зеленых каких-то плодов, со слезой, с запахом... Настрогает целое блюдо и утащит в комнату, где уже галдят да смолят папиросы ее друзья - все сплошь артисты и поэты. Рояль бренчит, кто-то канкан приплясывает, аж полы дрожат. Или засядут при свечах и стихи читают загробными голосами. Как же - художественная интеллигенция. Бутылок за этими интеллигентами после по углам целое ведро насобираешь.

Задумала Варвара, конечно, не в фабричные ударницы податься и не в школьные учительши. В актрисы ее призвание позвало. Поступила на учебу в Художественное училище и все пластинки с иностранными операми слушала и при этом разные позы принимала. Она ж собиралась не по радио петь, а на сцене музыкального театра, графинь всяких умирающих изображать и выходить замуж за буржуев. При таком-то отце! Ни соображения, ни сраму. А кавалеры кругом так табуном и ходили. Ребята смекалистые, хоть мозги и набекрень по части искусства. Выгоду свою сразу прикинули. Это ж в обморок можно рухнуть Варькин отец, товарищ Жостов, с самим Лениным запросто за ручку здоровался! Да еще с ним чай распивал и был сфотографирован за этим занятием прямо на веранде в Горках.

Лев Всеволодович, бывший ученик Жостова, к пронырам не относился. Он карьеру через жену делать не стремился, потому что сам был уже в чине и если откровенно сказать - это он ей честь своей любовью оказал. Клавдия его сразу заприметила и из всех Вариных ухажеров в приятную сторону выделила. Во-первых, красавец. Стать могучая, а голос мягкий, заботливый, певучий и глаза ласковые. Завиток русый со лба откинет и застенчиво так улыбнется: "Чем могу содействовать в ваших хозяйственных заботах, уважаемая Клавдия Сильвестровна?" На кухне то сковороду горячую из плиты выхватит, то чайник тяжелый потащит. Да все с душой, а не с расчетом. По доброму. Во-вторых, человек он солидный, не молокосос-оболтус. К Жостову, как учителю и наставнику, с почтением относился, но без лишнего подобострастия. Под окном раскрытым среди кустов сирени статьи его взволнованно так обсуждал. Вроде даже с автором спорил, а тому нравилось. И Варьке-пустозвонке инженер приглянулся. Быстренько были отставлены другие кавалеры и уже сидели голубки вдвоем под абажуром и пластинку слушала, где итальянская гулящая барышня вначале влюбилась по-настоящему, а потом умерла. И уж очень красиво пели оба - больная и ее ухажер несчастный, отцом обманутый.

Лев тоже голос имел музыкальный и частенько подпевал Варе в романсах. Таким образом вскоре возникла у девятнадцатилетней Варвары и тридцатилетнего Льва Всеволодовича большая любовь. Дело завершилось законной свадьбой и маленьким Михаилом через положенные девять месяцев. Тем самым крохой, что лежал сейчас, спеленутый, словно мумия, в своей желтой колыбельке. Рядом простиралась широченная кровать для супругов под текинским ковром на стене. Светился на тумбе розовый абажур, хрусталями обвешанный, отражался в тройном зеркале над Варвариным комодом. А на нем! Ох, мамочки, чего только не накупила в буржуйских магазинах комиссарская дочка! Духи и пудра с шелковой кисточкой на фарфоровой крышке, помадки для губ, флакончики с лаком, чтобы ногти красить! А в ящике хранились блестящие щипцы для завивки ресниц и маникюрный набор в атласном ларчике. Не говоря уж о чулках фильдекосовых тонюсеньких и белье с широким немецким кружевом. Какой уж тут мужчина устоит, будь он хоть семи пядей во лбу и несгибаемым коммунистом.