Возвращение Мастера и Маргариты

Допотопный автобус вместил галдящую толпу, между запотевших окошек было надышано и тесно. Все передавали сидевшему за пестрой шторой водителю деньги. Передала чьи–то монеты и Мара, столкнувшись глазами с высоким мужчиной. Русая голова владельца батона возвышалась под самой крышей и денежный поток следовал, в основном, через него. Батон, что бы не измять и не запачкать, высокий держал теперь у верхних поручней, распространяя аппетитный запах. Мара отвернулась, прихватив в память моментальный "снимок" его лица и теперь с удивлением разглядывала. Странно. Она так часто видела это лицо. Но где?.. В зеркале! О, Господи, в зеркале! Она метнула в сторону незнакомца тревожный взгляд и снова встретилась со светлыми, обведенными лиловатой поволокой глазами, то же воровски стрельнувшими в ее сторону. Длинная прядь прямых русых волос падала на его лоб совсем по–мариному, а на губах застыла знакомая полу улыбка – то ли насмешливая, то ли застенчивая. И упрямая.

"А вдруг – брат? Вдруг отец нагулял где–то еще до женитьбы на маме мальчика? И теперь мы живем, не ведая, что не так уж и одиноки", – подумала Мара с неколебимой уверенность в том, что если сейчас попросит у незнакомца денег на электричку, он даст, ни о чем не спрашивая.

Автобус сильно мотало, было тепло, тесно, смрадно, как бывает среди людей, добирающихся домой после трудового дня. То тут, то там вспыхивали разговоры, из которых определилось, что маршрут дальний, но ни к какой станции он не ведет.

– Простите, – обратилась Мара к одной из разделявших ее с "братом" женщин, – Вокзал скоро будет?

– Какой вокзал? – окинула та неприязненным взглядом растрепанную девицу, задающую такие идиотские вопросы

– Станция, – уточнила Мара.

Начался всеобщий гвалт, в котором окончательно выяснилось – до железной дороги – семь верст киселя хлебать. Утром можно рассчитывать на попутный грузовик с птицефермы. Если дать шоферу десятку, может и подкинет к станции.

– Да она и тут не платила, – словно нехотя, но громко, вставила женщина в свежей укладке и в турецкой кожаной куртке, косясь на подозрительную соседку. – Я специально внимание обратила. Чужие деньги передавала, а свои нет.

– Кто не платют – штрафовать! – твердо высказался старик на деревянной ноге, сидящий у окна и пахнущий козлом.

Вслед уже вдохновенно понесло возмущенных фактом безбилетного проезда женщин. К Маре, угадав в ней инородность, обращались гневные взгляды и возмущенные реплики. Кто то застучал в стекло водителя с криком:

– Останови! Безбилетника высаживать будем!

– Тихо, тихо, бабоньки, – подал спокойный насмешливый голос человек с батоном. – Девушка со мной, я и оплачу. Нам, кстати, на следующей выходить. – Кивнув Маре, он стал протискиваться к выходу. У окошка водителя задержался, приобрел билет и протянул ей: – На память.

Выбравшись из полуоткрывшихся дверей под голоса разгоревшейся дискуссии о безобразных нравах современной молодежи, они стояли на деревенской площади возле облинявшей доски почета. Обдав струей черного дыма, автобус укатил, переваливаясь на ухабах и сразу стало невероятно тихо.

В домах за жидкими палисадниками уже кое–где светились окна. Над темной деревенькой, над дальними холмами и зеркалами озер опрокинулось огромное прозрачное небо с бледными крапинами звезд и узеньким, любопытно склоненным месяцем. Из огородов тянуло политой землей, навозом и дурманом зацветшей сирени. От прохлады и не привычного, не городского простора Мару охватил давний, школьный еще, кураж. Тогда она была бойкой, бегала быстрее всех, здорово играла в баскет и на нее заглядывались неинтересные школьные кавалеры. Но она пребывала в мечтательном ожидании ТОГО САМОГО единственного, засыпала и просыпалась в юном предвосхищении ей одной причитающегося счастья. Потому был и щенячий задор, и отчаянная смелость, и заливающий утреннее пробуждение неудержимый поток радости… Все прошло. Прошло… Она глубоко вдохнула прохладную свежесть и зябко обняла руками плечи.

– Хорошо тут.

Стянув с себя куртку из синей плащевки, "брат" укутал ею девушку.

– Погрейтесь, пока сообразите, что делать. У вас чрезвычайно задумчивый вид. Полагаю, решаются жизненно важные проблемы.

– Я ничего не решаю. И не знаю, что делать, – призналась Мара, осматриваясь. – Здесь есть гостиница?

– Увы. Пока только планируется, – он с веселым вызовом посмотрел на девушку: – Могу предложить апартаменты в собственном доме. На три звезды тянет, но с минусом. Минус водопровод, минус телефон и, естественно, прочие удобства. Не стану к тому же предупреждать, что я – одинокий мужчина, и в деревне – единственный житель. Вы все равно не откажитесь.

Мара не обиделась. Она сразу поняла, что "брат" не намекает на легкодоступность странной путешественницы и не пытается воспользоваться ситуацией. Он предлагает помощь. Она прямо посмотрела в знакомое до странности лицо и улыбнулась:

– Не откажусь. Конечно, не откажусь.

Шли долго, прямо на догорающий над озером закат и молчали, словно должны были запомнить каждое мгновение этого пути.