Возвращение Мастера и Маргариты

Спальня Вари и Льва преобразилась. По обеим сторонам распахнутого трюмо горели бра, нигде не осталось и следа пыли. У зеркала, кокетливо искрясь, стояли коробочки и флаконы давно забытых названий и форм: "Белая сирень", "Красная Москва", "Кармен". Духи, одеколоны, пудра с висящими на крышках шелковыми кисточками. Маргарита обратила внимание на вишневое атласное покрывало с вышитыми попугаями и ветками белых цветов, застелившее кровать, на подушки в изголовье. За дверцами зеркального шкафа обнаружилось единственное платье – длинное, пышное, удивительное! На прозрачном как дым шифоне цвели яркие бархатные розы. Узкий лиф, торчащие рукава–фонарики и широчайшая, вся из туманных сборок юбка, свидетельствовали о вечернем предназначении туалета. Возможно, в нем посещала кремлевские банкеты Серафима Генриховна со своим начальственным мужем. Или это Варюша приготовила обнову для вечеринок театральной богемы? Зажмурившись, Маргарита нырнула в водопад струящейся ткани и платье нежно обняло ее тело, запахло и заволновалось так, словно Маргарита погрузилась в туман предрассветного майского сада. Подхватив подол, она закружилась по комнате и с разлету рухнула на кровать, наслаждаясь сладким головокружением.

В прихожей затопали, загалдели, потянуло дымом.

– Флигелек тушили, – плаксиво доложил мяукающий голос.

– Невозможно работать в таких погодных условиях! Дождь хлещет, ветер зверский. Снес пламя прямо к ихнему особнячку. Неплохое было строение, памятник старины, – прогнусавил другой.

– "Муза" сгорела, – торжественно и печально доложил третий трескучий, горестный.

Сообразив, что гости в сборе, Маргарита торопливо прильнула к зеркалу, вглядываясь в свое заплаканное лицо. Расчесала волосы костяным гребнем, припудрила щеки и нос пуховкой, распространившей ароматное облачко персиковой пудры. Облачко омыло ее черты, они стали чистыми, строгими и торжественными.

Не удивляясь, а только ликуя до звона в ушах, Маргарита вошла в гостиную, где увидела всех собравшихся и сразу узнала. Во–первых, господина де Боннара, напоминавший ей то Калинина, то короля из "Золушки". На этот раз он предпочел двубортный пиджак из лилового велюра с рядами блестящих пуговиц и неразборчивым геральдическим знаком у кармашка. Брюки были серебристо–серыми, все в саже и прожженных пятнах.

Коротышка, облаченный в мундир с эполетами и белые лосины, мял в руках наполеоновскую треуголку. Выглядел он так, словно только что вернулся с битвы при Ватерлоо – проиграв судьбоносное сражение. А клык, оттопыривающий верхнюю губу ничуть не страшный, и эти прикольные огненные клоунские патлы!

Рыжий кот, изогнувшись, зализывал на спине опаленную шерсть. Перед ним лежали кальян и большой кусок окорока, завернутый в лист ватмана с лозунгом: "Капитализм это есть президентская власть плюс сексуализация всей страны". Маргарита едва удержалась, что бы не погладить меховой бок и чуть не взвизгнула от радости – более интересных гостей она не могла бы и вообразить.

– А у нас гостья, – Роланд указал на Маргариту царственным жестом.

– Знакомы-с, – Шарль отвесил элегантный поклон.

– Батон. Американский экзот. Уценен из–за некондиционного окраса: недозволительно рыж, – расшаркался с придворными церемониями кот.

– Амарелло! – гаркнул клыкастый, демонстрируя армейскую выправку. – Не подумайте, что мое имя имеет отношение к морали. Скорее наоборот. Моя матушка, монахиня, обожала ликер собственноручного изготовления. В детстве за стойкость духа, за неповторимый букета чести и достоинства меня звали Амареттино. Теперь приходится работать под более скромным псевдонимом.

– Так что там у вас стряслось? – поинтересовался Роланд, когда все расселись за столом.

– Верите ли, экселенц… – задушевным голосом начал Батон.

– Нет. Не верю, – отрубил Роланд. – Доложите вразумительно и без лишних эмоций. В чем, собственно, дело?

– Ах, экселенц, печальнейшая история… – вздохнули все разом и заговорили наперебой.

Из обстоятельного трехголосого рассказа выяснилось следующее.

Глава 21

Дождливый до возмущения день 16 августа двигался к вечеру. Измученные разгулявшимся скандинавским циклоном москвичи, ознакомились с прогнозом на всех станциях телевещания и остались не довольны: август явно не удался. Не радовала и жизнь в общем и целом.

Шарль и Батон неистово топили камин в гостиной Холдингового центра папками с отчетностью о проделанной работе. Примерно так выглядел особнячок в конце лета 1917, когда сорокалетний князь Волошин исторически сжигал фамильные документы среди вопящих нянек, гувернанток, тюков, чемоданов, клеток с попугаями и тявкающих мопсов супруги. Все смешалось в покидаемом доме.

Свите Роланда предстояло отступление, в отличие от князя, – логически обусловленное. Восточная роскошь комнаты выглядела пыльной декорацией, которую скоро растащат по частям дядьки с сумрачными лицами, имеющими признаки трудной судьбы и некомпенсированного похмелья.